Нейропат - Р. Скотт Бэккер Страница 2

Это было внове для него самого.

— Пора повзрослеть, тебе не кажется? — сказал он. — Пора уйти от всего этого.

— Конечно, — ответил Нейл. — Пора спать.

Нора танцевала между ними, схватив за руку пошатывающегося Томаса.

— Чудаки вы, ребята! — крикнула она.

Нора всегда чувствовала, когда они дурачатся, и всегда знала, как вернуть их к суровой реальности, какой живут все здравомыслящие люди. Они покачивались, как захмелевшие любовники, и Томас от смеха не мог даже говорить. Нора смеялась вместе с ним. На вечеринках публика вечно судачила о том, как они умудряются понимать друг друга. А разве это было не от души? Разве кто-то кого-то «подначивал»?

«У них свой кайф», — сказал бы Нейл.

— Чувствуешь?! — крикнула Нора, глядя на своего хмельного партнера. — Все они любят нас, Томми! Все они лю… лю… люб…

Будильник затрезвонил оглушительно и бесцеремонно, как опрокидывающийся кузов мусоровоза. Томас Байбл тяжело прихлопнул его, прищурившись от острых солнечных лучей. Он чувствовал себя скомканным, как грязный носовой платок в кармане.

Да, здорово он напился!

Он провел языком по зубам — и поморщился.

Несколько мгновений Томас просидел скорчившись, соображая, выдержит ли желудок, пока он будет ковылять до ванной. Чертовы сны. Почему, спрашивается, после всех этих лет ему должна сниться собственная свадьба? И он укорял в этом не столько запавшие в память образы, сколько самое счастье…

Он был слишком стар для всей этой чепухи, особенно в рабочий день… нет, даже хуже, не просто рабочий, а еще и детский. Ему уже представлялись упреки Норы, ее сердитый голос и торжествующие глаза: «И что я слышу?..»

Ванная провоняла виски, но, по крайней мере, крышка унитаза была закрыта. Томас, не глядя, спустил воду, потом сел в ванну и включил душ. Вода с душистой пенкой показалась приятной — настолько, что он даже встал, чтобы вымыть голову.

Потом он накинул халат и спустился по лестнице, утихомиривая разлаявшегося пса — общительного черного лабрадора по кличке Бармен. Проходя через гостиную, он попутно собирал стаканы из-под виски и пивные бутылки. Хотел было пошарить и в кабинете, но наполовину приоткрытая дверь натужно заскрипела. Прямо за ней на ковре валялись мятые, вывернутые наизнанку джинсы. Томас подумал, уж не вторгнуться ли туда и совершить какую-нибудь мелкую мстительную выходку — скажем, заорать на спящего, как сержант-строевик, или запрыгать, или выкинуть еще какую-нибудь глупость, — но решил, что не стоит.

Адвил [3]был на кухне.

Этот дом, одно из первых фермерских строений, был сооружен намного раньше остальных в округе. Скрипучие половицы. Высокие потолки. Тесноватые комнатки. Никакого гаража. Бетонное крыльцо, достаточно большое, чтобы на нем могла усесться парочка мормонов.

«Уютно», — сказал агент по продаже недвижимости.

«Клаустрофобично», — не переставала жаловаться Нора.

И все же Томас полюбил это место. Несколько лет он вкладывал время и деньги в его обновление — так, чтобы человек XXI века чувствовал себя здесь нормально. В особенности кухня со всеми ее приспособлениями и обложенными фарфоровой плиткой стенами теперь обрела свое лицо и излучала тепло домашнего очага. В утреннем свете все здесь блестело. Стулья отбрасывали четкие тени на кафельный пол.

Если бы только Нора не забрала все растения. Включив кофеварку, Томас почувствовал себя намного лучше — почти человеком.

«Сила привычки», — подумал он.

Даже наполовину отравленный, старый мозг ценил заведенный порядок.

Вечер накануне представлялся почти безумием.

Томас накинулся на черствые пышки «Криспи кремз», запивая их кофе, в надежде, что желудок успокоится. Посидев несколько минут, слушая, как гудит холодильник, он переместился к гранитной стойке и принялся готовить завтрак. Еще не успев услышать детей, он уже понял, что они проснулись. Бар всегда смывался с кухни и опрометью мчался наверх, прежде чем оттуда начинали доноситься приглушенные крики. Как все лабрадоры, он обожал своих истязателей.

— Нет! — донесся до Томаса пронзительный вопль его дочери Рипли. — Нет, нет, нет! — кричала она, сбегая по ступеням.

— Па! — Восьмилетняя Рипли влетела на кухню. Она была худенькой и гибкой, в пижамке с мультяшной уткой, у нее было личико феи и длинные черные волосы, такие же, как у бабушки. Рипли юркнула на свое место с тем странным сочетанием сосредоточенности и рассеянности, которое характеризовало все, за что бы она ни бралась, и сообщила:

— Фрэнки снова показал мне свой сам-знаешь-что!

Томас моргнул. Он всегда был защитником раннего сексуального воспитания, но не мог не видеть, почему большинство родителей старается держать джинна в бутылке как можно дольше. Они считали, что говорить об этом стыдно. Во всяком случае, для себя Томас формулировал это именно так.

Рипли скорчила гримаску.

— Свою штуку, папа. — Она еще больше нахмурилась, чтобы произнести казенное слово с казенным женским выражением. — Свой пе-е-енис.

Томас только в ужасе пялился на нее. «Черт возьми, Том, — послышался ему голос Норы. — Им нужна каждому своя комната. Сколько раз…»

— Фрэнки! — позвал Томас, обращаясь наверх и вздрогнув от того, как громко у него это получилось. — Помнишь, что мы говорили о твоих утренних выкрутасах?..

Он помолчал, искоса поглядывая на Рипли. Она не сводила глаз с отца.

— Выкрутасах, папочка? Э-э…

Томас потер переносицу и вздохнул. Нора его убьет. Раздраженное «да» выплыло из недр дома. Фрэнки явно упал духом.

— Держи свой клювик в трусах, сын человеческий. Будь так добр.

Стыдиться нечего, убеждал себя Томас. Достаточно посмотреть, что творится вокруг. Рипли уже сама не своя, когда речь заходит о том, что ей надеть; рассуждает, насколько косметика «Лореаль» лучше, чем «Кавергерл» и все остальное. Скоро они будут вздрагивать при виде собственных фотографий, при звуке своих голосов на автоответчике, ржавых пятен на своем автомобиле и так далее, и так далее. Скоро они станут примерными маленькими потребителями, заклеивая тем или иным пластырем свои бесчисленные грешки.

Разве что он сможет это предотвратить.

Через несколько минут маленький Фрэнки вошел на кухню, шаркая по плиткам пола и жмурясь от солнечного света. У Томаса словно камень с души упал, когда он увидел, что пижама с изображением Серебряного Серфера [4]застегнута донизу. Четырехлетний сынишка тер заспанные глаза, широко разводя локти. Несмотря на свою мелкотравчатость, Фрэнки любил двигаться преувеличенно размашисто, даже гримаски у него получались какие-то преувеличенные. Руками он размахивал сильнее, чем нужно; шагая, слишком высоко поднимал ноги — даже сидел он больше, чем следует. Он занимал слишком много места для такого маленького ребенка, как пространственно, так и эмоционально.