Предвестник землетрясения - Сюзанна Джонс Страница 2

— Добрый день. Я буду переводчик. — По-английски он говорит медленно, с запинками.

— Привет.

— Не будете ли вы добры назвать мне свое полное имя?

— Оно значится на моей регистрационной карте иностранца. Я уже отдала ее кому-то.

Тощий делится этими сведениями с коллегой по-японски. Следует ответ по-японски, потом по-английски.

— Это не моя работа — знать, что произошло с вашей регистрационной картой иностранца. Ваше полное имя.

— Люси Флай.

Толстый супит брови.

— Руши Фураи, — говорю я в попытке проявить доброжелательность. Когда полицейские допрашивали меня в прошлый раз, мой приятель Боб предупредил, чтобы я постаралась вести себя нормально, хоть это и не в моем характере, и держалась как можно любезнее.

— Мне тридцать четыре года.

Он не реагирует.

— Вообще-то, я родилась в год Змеи.

— И вы работаете в Токио, в Сибуя, — говорит пожилой толстый полицейский по-японски. Дождавшись повторения того же по-английски, я отвечаю:

— Это верно.

— Название компании?

И снова я жду перевода, прежде чем ответить:

— «Сасагава».

— Вы там редактор?

Мой юный тощий друг послушно передает это мне.

— Переводчик. С японского на английский. — Я ожидаю, что до них дойдет, но не тут-то было.

— Сколько вы там работали?

— Около четырех лет.

— Значит, вы говорите по-японски.

Переводчик говорит:

— Значит, вы говорите по-японски.

— Да, — говорю я, а про себя думаю: «Да очнись ты!»

— Да, она говорит.

Полицейский бросает на меня подозрительный, недружелюбный взгляд, которого я, полагаю, не заслужила. Пока.

— Пера-пера, — говорю я. «Свободно».

— Вы этого не сказали.

— Меня не спрашивали.

Переводчик удаляется, кипя от негодования. Я рада, что отделалась от него. От его акцента я отнюдь не в восторге. И остаюсь один на один с пожилым толстяком.

Тот сопровождает меня в маленькую комнатку и приглашает сесть. Сам садится напротив и смотрит куда угодно, только не мне в лицо. Я не в претензии. И чего бы ему глядеть мне в лицо? Люси — отнюдь не живопись маслом, как известно всякому, кто ее знает. Впрочем, как только я устраиваюсь поудобнее, он заставляет себя поднять глаза на мое лицо лишь затем, чтобы понять, что теперь не сможет их отвести. Дело в моих глазах, я знаю.

— Я хочу, чтобы вы рассказали мне о ночи, когда Лили Бриджес-сан исчезла.

— А вам известно, в какую ночь она исчезла?

— В ночь, после которой ее больше не видели. Насколько нам известно, вы были последней, с кем она разговаривала.

— Я уже говорила вам об этом.

— Я бы хотел, чтобы вы рассказали мне еще раз.

— Я была у себя в квартире. Раздался звонок в дверь. Я открыла. Это была Лили. Мы поговорили с минуту, и она ушла.

— И?

— Я вернулась в дом.

— А после?

— Ничего. Не помню. Я принесла белье из стирки, когда явилась Лили. Наверное, вернулась к тому же занятию.

— Соседи видели вас на тротуаре перед парадной дверью говорящей с Бриджес-сан.

Я закатываю глаза.

— Значит, судя по всему, они видели то, что я вам только что сказала.

Он пристально смотрит на меня, будто учитель, терпеливо ожидающий признания ребенка в полной уверенности, что оно последует.

— Ладно, минут через пять я отправилась за ней. Я забыла сказать ей кое-что.

— Значит, вы говорили с ней снова?

— Нет, я ее не нашла.

— Вы предположили, что она отправилась на станцию?

— Да. Не представляю, куда она могла еще пойти. Сомневаюсь, что она хорошо знала мой район.

— Путь от вашей квартиры до станции довольно прямой, не так ли? И улицы ночью хорошо освещены.

— Это правда, но я ее не нашла. Не знаю, куда она пошла.

— Не поведаете ли вы, какого характера у вас был разговор перед парадной?

Я качаю головой.

— Вы его не помните?

— Помню.

— Тогда поделитесь со мной, пожалуйста.

— Нет.

— Ваш сосед сообщил, что вы сердились. Вы кричали на Бриджес-сан.

— Я не кричу.

— Вы не сердились?

— Я сердилась.

— Ваши соседи сказали, что вы, кажется, что-то держали, какой-то сверток.

— И кто же сии соседи? — фыркаю я. — Мисс Марпл?

Я прекрасно знаю, что это любительница пылесосить из соседней квартиры. Мне всегда казалось, что у нее буйная фантазия. Она агрессивно пылесосит часами напролет что ни день, а порой и среди ночи. Наверняка у нее в башке не все ладно. И потом, она одна живет в непосредственной близости. Над заправкой всего две квартиры, и одна из них моя. Пожалуй, жаль, что мы так и не подружились, но теперь уж поздно.

Его лицо непроницаемо.

— Я ничего не держала. Ничегошеньки.

Он пристально смотрит на меня.

— Хорошенько подумайте. Пожалуйста.

Я напряженно думаю, из вежливости, но чувствую усталость.

— Я же вам сказала, я несла белье из стирки. Возможно, открыв дверь, я держала что-нибудь из одежды. И все равно, я не настолько рассеянная, чтобы отправиться за Лили, держа что-то в руках. И если бы поймала себя на том, что бегу по улице с трусиками в руках, я бы помнила.

— Любопытно, что же могла видеть ваша соседка.

— У меня в руках ничего не было.

— Бриджес-сан была вашей близкой подругой?

Я медлю с ответом.

— Да.

— Расскажите мне о своей дружбе.

— Нет.

— Лили была вашей лучшей подругой, не так ли?

— Она стала близкой подругой. Мы были знакомы не так уж долго.

— А другие друзья?

— Мои или ее?

— Ваши.

Я не собираюсь говорить ему о Тэйдзи, моем друге превыше всех друзей.

— Нацуко. Она моя коллега. Боб. Он американец. Мы познакомились в приемной стоматолога. Я научила его говорить «тупая ноющая боль» по-японски. Он учитель английского и толком говорить по-японски не умеет. И госпожа Ямамото. Она руководила струнным квартетом, в котором я раньше играла. Еще госпожа Идэ и госпожа Като. Вторая скрипка и альт.