Жало белого города - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури Страница 19

– Ты что-нибудь видишь? – спросила моя спутница, немного растерявшись.

Как можно деликатнее потеснив публику, я попятился, пропуская Эстибалис перед собой в дальний конец зала.

– Думаю, наша звезда на фотосессии, – неуверенно сказал я.

Вытянул шею и наконец увидел Игнасио. Он с решительным видом позировал перед многочисленными фотографами: передо мной был герой моей юности на двадцать лет старше. Человек, достигший достойной зрелости, а не жалкий тюремный отщепенец. По сравнению с Игнасио, Тасио выглядел как нищий дед своего брата-близнеца.

На холеной физиономии Игнасио не было ни следа морщин, ни темных мешков под глазами. Волосы аккуратно подстрижены, такого же темно-русого оттенка, какой я запомнил, ничего общего с седыми космами брата. Крепкое мускулистое тело тренированного спортсмена. Дорогой приталенный костюм, узкие брюки. Хорошо подобранный галстук. Английские замшевые туфли, большие фирменные часы. Безупречно выбрит, как в настоящей старой цирюльне.

Им невозможно было не восхититься; особенно для женщины подобной Эстибалис. Я даже почувствовал укол ревности, что в целом было мне несвойственно.

Игнасио улыбался на фоне логотипа ракушки и рекламных плакатов Slow Food Araba. Перед ним на столе красовался целый ассортимент гурманских блюд нашей провинции. Со своего места я видел баночки с черными трюфелями из Алавы, горшочки с медом из Горбеа, сплетенные из рафии ^[20] мешочки с крашеной алавской фасолью, а также несколько бутылок местного чаколи ^[21].

Обо всех этих продуктах Игнасио рассуждал со сдержанным воодушевлением ювелирного мастера. Подмигивал, оснащал свою речь шутками и остротами, вызвал нескольких счастливчиков из первых рядов, чтобы угостить чаколи, и не отказывался позировать для снимков в окружении избранных, которые беспрерывно улыбались и смеялись его шуткам, одурев от счастья и не в силах противиться неповторимому шарму этого небожителя.

Когда вспышки наконец погасли, Игнасио посмотрел на часы, поблагодарил своих помощников очаровательной улыбкой и собрался покинуть сцену.

Но в этот миг на него обрушился шквал неприятных вопросов от представителей прессы.

– Игнасио, для «Эуропа-Пресс»: что ты думаешь по поводу убийств в Старом соборе и Доме веревки? Связан ли с этими преступлениями твой брат?

Все затаили дыхание: журналист был слишком прямолинеен. На пару секунд воцарилась тишина, но на лице Игнасио не дрогнул ни единый мускул. Искренняя улыбка оставалась на месте, как будто ничего не случилось.

– Мирейя, ты же знаешь, я не собираюсь делать заявлений на эту тему. Это не мое дело. А сейчас с вашего позволения…

– Последний вопрос. – Вперед вышел молодой парень с выраженным британским акцентом. – Это для Санди таймс…

Публика выжидающе обернулась к английскому журналисту. Если вмешается европейская пресса, у нах с Эсти не останется шансов. Но, похоже, присутствие международных СМИ нисколько не поколебало Игнасио.

– Повторяю, – оборвал он журналиста изящным кивком. – Я не намерен ничего сообщать. Я никак не связан с этим печальным происшествием. Благодарю вас за проявленный интерес и присутствие на мероприятии, столь важном для отечественной гастрономии. Всем доброго дня.

Игнасио покинул сцену, но в зале его мигом окружила толпа: какие-то шишки с радио, телевидения, а также – безымянная публика, норовившая сделать с ним селфи.

– Эсти, – шепнул я коллеге, – проберись к нему и скажи, чтобы шел в мужскую уборную. Здесь его заживо сожрут.

Я покинул конференц-зал ресторана и спросил, где туалет. Оказавшись внутри, подождал несколько минут, пока Игнасио не вошел вслед за мной, запер за собой дверь и прислонился спиной к стене. Закрыл глаза, поднял лицо к потолку и испустил долгий вздох.

– Инспектор Айяла, – представился я, протягивая ему руку для рукопожатия. – Мы договорились встретиться у вас дома в час дня, но, думаю, покинуть это место вам будет не так просто. Вы на машине?

– Нет, пешком, – ответил он, крепко пожав мою руку. – После дня Сантьяго люди с ума посходили, останавливают меня на улице, чтобы брякнуть первое, что в голову взбредет. Однако я не предполагал, что безобидное кулинарное шоу станет смертельной ловушкой. Боюсь, все будет так же, как двадцать лет назад: придется прятаться.

– Мы с коллегой припарковались неподалеку, возле здания суда, – перебил я его, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более участливо.

– Это что, полицейская машина? Меньше всего мне хотелось бы, чтобы люди видели, как я сажусь в патрульную машину. Это вызовет еще больше конспирологических теорий.

– Нет, машина обычная.

Бывший инспектор полиции взял ситуацию в свои руки.

– Ты выше и крепче меня, к тому же в штатском, – сказал он. – Скажи своей подружке, чтобы вышла первой, села за руль и остановилась возле ресторана. Когда выйдем, прикрой меня и отвернись от камер, чтобы тебя не узнали. Сделаем все возможно, чтобы наши физиономии не появились сегодня на обложках газет.

– Договорились.

Я предупредил Эстибалис, и через пять минут мы уже штурмовали человеческую стену, ожидающую на выходе из «Сальдиарана». Я загородил Игнасио, ставшего невольной жертвой собственной славы, и мы прорвались к машине, заметив, что задняя дверь приоткрыта.

– Вы по-прежнему предпочитаете, чтобы мы отправились к вам? – спросила Эстибалис вместо приветствия, выруливая к синему мосту.

– Да, машину оставим на парковке у Нового собора, и оттуда дойдем пешком до Дато.

Через некоторое время мы стояли у дверей его дома под номером 2 по улице Дато. Это был памятник архитектуры, унаследованный братьями Ортис де Сарате от родителей и проданный по самой высокой цене на аукционе «Феррериас Алавесас» сразу же после их смерти, когда самим братьям было по восемнадцать. Ни один из них не пожелал продолжать дело отца, необходимости работать у них не было, однако у каждого имелось призвание: один хотел быть следователем, другой – археологом. Каждый добился в своей области больших успехов.

Они купили себе квартиры на самой известной улице города: улице Дато. В самом начале, на углу с Постас. Один напротив другого. Словно каждый из братьев хотел царить на своей стороне улицы. Левая – для тебя. Правая – для меня. Окна Игнасио выходили на площадь Белой Богородицы, Тасио – на Фуэрос. В ту пору никто не сомневался в том, что весь мир будет у их ног.

Мы поднялись на третий этаж на новом современном лифте, и Игнасио открыл бронированную дверь своего просторного жилища. Очень мужской декор в серых и охристых тонах казался произведением дизайнерского искусства, хотя я сразу подметил одну деталь, которая меня заинтересовала. Отметил и отложил на потом, заставив себя сосредоточиться на стратегическом опросе, ждавшем нас впереди.