Ксенофоб - Лев Пучков Страница 18

– Ну, что поделать: работа у нас такая. Давай, излагай.

– Для начала хочу обратить внимание на два достижения и напомнить об одном очевидном факте, – Руденко официально двинул бровями и перешел в протокольный режим. – Я постараюсь коротко, так что это будет недолго.

– Можешь не коротко и долго: мы не торопимся.

– Хорошо. Безусловное достижение: вы воспитали отличного бойца, – Руденко кивнул в сторону Бормана. – Должен признать: у нас нет ни одного человека, который мог бы с ним тягаться. Даже среди командного состава.

– Угу. Второе?

– Ну и, само собой разумеется, – можно даже не упоминать про того, кто такого бойца вырастил и всему научил, – Руденко безапелляционно ткнул пальцем в сторону баскетбольного щита, содрогавшегося от ударов. – Думаю, если его как следует разозлить, он один уложит весь наш командный состав. В смысле, если вдруг до этого дойдет...

– Угу. Я в курсе.

– Теперь об очевидном факте. Знаешь, этот факт известен всем, но многие недалекие люди почему-то постоянно его игнорируют.

– Нет-нет, мы не такие. Мы всегда прислушиваемся...

– Факт таков: Бог создал людей сильными и слабыми. А полковник Кольт уравнял их в правах.

По завершении этого замечательного изречения сопровождавшие Руденко хлопцы многозначительно повели плечами и без особой необходимости переступили с ноги на ногу. В общем обратили на себя внимание. И только сейчас я заметил, что они держат руки в карманах своих просторных ветровок.

Не понял, они что, оружие с собой таскают?! Интересно...

А хлопцы крепкие (впрочем, у них весь командный состав – парни неслабые), и какие-то на удивление спокойные: не сказал бы, что они как особо рефлектируют в присутствии такого опасного хищника, как Федя.

Почему так себя ведут? Если мое предположение верно и порассуждать чуть-чуть дальше, можно, пожалуй, ответить на этот вопрос: люди обучены обращаться с оружием, имеют практику в его применении и чувствуют, что за спиной у них – надежный тыл. Получается, что побасенка про полковника Кольта – это вовсе не пустые слова?

– Я понятно выразился? – уточнил Руденко.

– В общем – да, все понятно... Гхм-кхм... – я прочистил горло – почему-то вдруг слегка охрип. – Дословный перевод с велеречиво-легионерского на обычный русский: «нас абсолютно не колышет, что вы такие все из себя кабаны и всех в округе побьете одной левой. Будете продолжать в том же духе – будут трупы». Перевод правильный?

– Ну... Нет, вот именно так вопрос, конечно, не стоит, но...

– Про Кольта – хорошо сказал, – одобрил я. – Грамотно. Но, знаешь – как-то выспренно, по-книжному. А может, мы сделаем так: обойдемся совсем без пафоса и попросту, прямо и честно, без всяких намеков, обсудим разногласия, которые между нами возникли?

– Давай, – кивнул Руденко. – Я обеими руками – за.

– Я тоже. Давай, излагай.

– А чего излагать? Мы оба в курсе, как все было.

– Ну, знаешь, как это бывает: может быть, есть какие-то детали, которые были неверно поданы, превратно истолкованы...

– Да, насчет подачи и истолкования. Прежде всего, мы бы хотели услышать вашу непредвзятую оценку поведения Бормана.

– Слушай, мы же договорились: без пафоса...

– Никакого пафоса, – Руденко непримиримо насупился. – Вопрос принципиальный, так что прошу не уклоняться.

– Так. Ну, что сказать...

– Кстати, вы в курсе, что он взял с иноземцев деньги за «крышу»? Ну то есть за защиту?

Упс... Вот так, ни фига себе, новости!

Борман, рассеянно ковырявший площадку носком кроссовка, замер и вытянулся в струнку – как прижизненный надгробный памятник самому себе.

Федина спина окаменела: мне показалось на миг, что ней выросли огромные мускулистые уши, тут же мутировавшие в пульсирующий гневом вопросительный знак. Мяч в руках вождя застыл в предшествующем броску положении и опасно сплющился.

А я, как обычно, ненадолго впал в ступор. Вы в курсе – это я умею.

Ай да Борман, ай да массовик-затейник... Лихо ты нас, Боренька! Даже и не сообразишь сразу, чем же тут крыть...

В этот раз, однако, физиология в нулевой точке валялась недолго: непосредственной опасности организму не наблюдалось, так что все легко сошло за тщательно выдержанную, эффектную паузу:

– Борман... А ну, покажи личико!

Борман продолжал работать памятником и делал вид, что не слышит: ну да, двадцать метров – это же огромное расстояние...

Федя чуть довернул корпус в сторону меньшого брата и призывно стукнул мячом об площадку. Да – лица вождя я не видел, но мяч в его руках сплющился еще сильнее. Сейчас лопнет.

«Памятник» зло дернул плечом и откинул капюшон толстовки.

– А с другой стороны?

Борман, скорбно поджав губы, медленно повернулся и явил нашим взорам следы великой братской любви.

– А теперь угадай с трех раз, знаем ли мы насчет тех денег, – продекламировал я с неподдельной печалью в голосе. – Ну и, вот, собственно, наша оценка поведения Бормана. Как говорится, результат налицо: и это отнюдь не метафора.

– Да-а, суровые у вас порядки, – то ли осуждающе, то ли одобрительно – я так и не понял – протянул Руденко.

– Ну, так... По заслугам и награда.

Федина спина расслабилась, одобрительно подмигнула мне могучими «крыльями» (молоток – неслабо вывернулся!), мяч благополучно округлился в полном соответствии с первоначальными пропорциями и полетел в корзину.

Борман опять натянул капюшон и вернулся в исходное положение – но площадку носком кроссовка ковырять уже не стал – очевидно, задумался о перспективах на ближайшее будущее.

Ага, правильно – тут есть над чем подумать.

– Если необходимо, могу эту оценку прокомментировать, – счел нужным добавить я. – Борман – м..., мерзавец и чудовище. Воспользовался своими навыками, спровоцировал человека на драку, избил, оскорбил и унизил. А по ходу дела раздружился с языком – оскорблял и поносил за глаза людей, которые к вчерашнему конфликту никакого отношения не имели.

– Ну да, есть такое дело, – одобрительно кивнул Руденко.

– Такое поведение нельзя оправдать никакими особыми обстоятельствами. Ни тем, что спровоцированный – взрослый мужик и подготовленный боец – связался с пацаном, хотя, по логике, не должен был этого делать...

Руденко досадливо нахмурился и принялся без надобности рассматривать носок своего кроссовка.

– Ни тем, что спровоцированный – командир и мыслящий человек – должен был десять раз подумать, стоит ли подвергать свою репутацию такому риску. Ни тем, что вышибание иноземцев из «Ацетона» – махровый, ничем не прикрытый геноцид...