Сквозное. Навылет - Ольга Горовая Страница 18

А за что? Разрази его гром, но так пока еще и не понял!

И это было еще более странно…

Потому ли сейчас сожрать ее, как чертов маньяк, жаждет?! Изглодать, сжигая своим бешеным огнем, который никак затолкать назад в нутро со вчерашнего вечера не выходило, сколько бы не подминал ее под себя, заставив таки застонать в полный голос… И хрипло горлом дышать, вскрикивая от громких шлепков-ударов его плоти… Смутившуюся до собственного очевидного шока, влажную, вспотевшую от страсти, что весь его кабинет в клубе ароматом их секса пропитала, но и не сумевшую промолчать, когда влетела в очередной оргазм…

Сейчас позвоночник заломило, скрутило. Позвонки — как раскаленная вольфрамовая дуга, и эта вся мощь в пах бухает от одного воспоминания, член уже налитой, ломит вожделение тело почти до боли.

Может, не так и глупа была ее подруга, которая вчера настолько настойчиво пыталась увести от него Талу?

Вообще бесперспективно, ясное дело, сейчас еще лучше это понимал. Потому что уже вполне готов подпитать все, ходящие о нем слухи, и утащить в свою берлогу эту вот девчонку, с распахнутыми от восторга глазами вглядывающуюся в огонь сейчас; под себя подмять, не выпуская неделями… а там и месяцами, возможно.

Прям как чудовище из сказок какое-то, запереть в подвале… своего дома.

Абсолютно провальная идея с точки зрения безопасности, кстати.

Он в свой дом, в принципе, мало кого допускал, о таких девчонках же вовсе речь не шла, достаточно иных мест для расслабления, чтобы единственное безопасное и до последнего миллиметра проверенное под удар поставить. Врагов не то что достаточно, а с избытком, учитывая вершины, на которые поднялся.

А у него сегодня совсем не было времени по Тале что-то узнавать…

Ну-ну, конечно, убедительно, Шуст. Вот просто ни капли сомнения! И далеко бы ты вырвался, если бы раньше себе врать начинал, мужик?

Да, задач — выше головы, как и всегда, сам рвался на такой уровень и в этом был для него вечно самый мощный допинг и настоящий кайф, как таблетки или порошок для кого-то иного. Но сегодня мысли о Тале все перебивали, наползая дымкой на расчеты, схемы, переговоры; на планы, в которых никакого права не имел ошибку допустить…

Забило ему ноздри; словно ожогом по рукам и груди; вся кожа как медленно тлела, будто ломка от того, что ее под ним все это время не было…

Что за черт?!

Да, был занят. Но настолько ли, что и помощникам задания такого не дал?.. Мутное оправдание, Шуст, уж в этом можно признаться.

Просто сам, лично, хотел все выяснить, узнать, вот в чем дело! До молекулы ее жизнь изучить… И втянуть в себя, как черная дыра, поглотить!..

Никогда таким жадным ни до одной женщины не был. А тут, с первого мгновения… как демоном вдруг одержимый. Где-то точно плачут по нему костры инквизиции, оказывается.

Кто б подумать мог, что до такого докатится?..

— Что?..

Она словно из сна вынырнула. Сладкого такого, дурманящего, когда никак проснуться не выходит, потому что не хочется отказываться от того, что привиделось в этой дреме. Даже вздрогнула немного, он чем-то в своем животе эту дрожь уловил, фиг знает, когда настроиться на нее успев, как хренов телескоп Хаббл на космические сигналы!..

Чуть затуманенным взглядом к нему повернулась.

А Шуста в этот же момент самого, будто жидкой, тягучей лавой ошпарило! Извержение адского вулкана, затапливающего раскаленной магмой каждую его клетку! Забило глотку — не продохнуть! Все нервы в пепел, контроль и выдержку, которые с самого детства выковывал в себе, адекватно понимая мозгами, что никуда ему не вылезти без этого, ибо высшее умение — умение себя контролировать, виртуозно, без изъянов, — все туда же, в топку!

И без разницы уже, что Шуст хотел и любил быть во всем «в высшей степени», чтоб никто не допрыгнул… И вот это все, все сорок лет контроля и налаживание стен в самом себе, выстраивание новых, идеальных фасадов для любых глаз — в хлам!..

Штукатурка, которой нутро облепил, чтоб никто не смог переплюнуть, чтоб только идеальный и безупречный контроль и самообладание наружу, рваными грязными ошметками летит под ноги…

Поздно.

Один взгляд, которым их что-то спаяло в этой тихой комнате, — и все! «Гибель Помпеи», твою мать! Накрыло, погребло с головой, алчностью такой, что челюсть заломило, отдавшись гулким грохотом в пылающем вдруг черепе!

И от этого… самому страшно. Потому как слишком ясно внутрь себя же и заглянул. А там… огненная бездна.

Ну привет, ад. Давно не виделись.

Хорошо, что сегодня нет поблизости той ляльки… С визгом ужаса убежала бы, однозначно, утащив подругу за собой, хоть и в охапке. Та была опытная, пообтершаяся в их кругах, и мигом бы просекла, что на свет божий из развалин этих выбрался реальный монстр. Да, всегда в глубине Шуста сидел, но крепко скованный по рукам и ногам кандалами разума. Потому что именно так наиболее эффективно его внутренний тандем работал, позволяя тараном проходить любые препятствия на пути к тем целям, которые Шуст сам себе и ставил.

А сейчас кандалы на руины здравого смысла рухнули… И он, кажется, даже слышал этот звон.

В дом… В подвал… К камину…

И, ладно, пианино на свет божий вытащит, которое пылится в какой-то комнате, куда и не заходил уже больше года со всеми рабочими запарами. Пусть это чудо его развлекается, чтоб не скучала, когда Шуст по делам из дому уезжать будет!

— Любишь огонь, девочка моя золотая, спрашиваю? — сделал шаг вперед, отложив на стол бумаги, которые изучал, когда охрана для нее двери открыла, пропустив Талу внутрь кабинета.

Очень вежливо, как он сразу на вид и поставил, чтоб и не подумал никто косо глянуть, а то знал, как иногда парни умеют смешать девчонок с грязью, считая себя выше.

Талу не позволит и смутить, голыми руками в землю закопает любого.

— Не думала никогда, но, кажется, да, — так и стоя у этого камина, невольно улыбнулась, глянув на него открыто и немного растерянно, как сама от себя такого не ожидая.

Запомнил. Будто стальная банковская ячейка, захлопнулось в голове с лязгом.

Так же, как с ее любовью к пианино и игре на том, без всякого анализа и размышлений, информация легла на подкорку, делая глубокие рытвины-зарубки. То, что невозможно вывести или забыть. Как след от пули…

Шуст любил замечать и знать мелочи обо всем… Но точно не с такой жаждой, когда чуть не набрал ее в двенадцать дня, чтоб допрос с пристрастием устроить… Обо всем, чего еще не знал, а прям до ломоты в зубах захотелось выяснить. Но, блин, и без этого же сейчас в делах по макушку, надо хоть немного все разгрести!

Только и тут провал: толком сосредоточиться на своих задачах и планах из-за этой ломоты не выходило, проклятие! И не только в черепе, в паху, казалось бы, должному уняться после ночной лихорадки, пульсацией вожделения жгло при малейшей о ней мысли!