Черный мотылек - Рут Ренделл Страница 18

— Я не смогу. Придется ехать к этой Тэйг. Так что расскажи мне прямо сейчас, ладно, ма?

Кое-что можно рассказать. Только кое-что. Урсула говорила десять минут, тщательно подбирая слова. И только когда Сара повесила трубку, она позволила себе откинуть голову на спинку кресла и прикрыть глаза, вспоминая.

Он приехал на кабриолете «эм-джи». Ровно в семь. Урсула собралась заранее, за два часа до выхода, и очень зря: потом бегала наверх укладывать заново волосы и подправлять помаду (бледно-розовую, чтобы отец не намекал насчет пожарной машины). Чулок поехал, пришлось переодеть. В те дни (правда, они уже подходили к концу) от женщины требовалось постоянно выглядеть свежей, только что накрашенной, каждый волосок на своем месте, будто куклы «Барби» в человеческий рост или Степфордские жены. [5]Одета с иголочки. Несколько дней Урсула не могла выбрать костюм и, наконец остановилась на розовой юбке с розовым жакетом.

Родители встревожились. С какой стати этот человек приглашает их дочь в ресторан? Он ей в отцы годится — ну, не совсем в отцы, но она же понимает, о чем речь. Почему он не пригласил всю семью, если хочет отблагодарить за ужин, которым его угостили (и за которым он выпил чересчур много вина)?

— Он ведь не ухаживает за тобой? — намекнул Герберт.

— Мы просто ужинаем вместе, папа.

— На мой взгляд, это довольно странно, — подхватила Бетти. — Ты не находишь, Берт?

— Писатели — странные существа. Ну, надеюсь, ничего страшного. Он же не молодой человек.

Почему это делало Джеральда безопасным в глазах родителей? Можно оставить дочь наедине с человеком средних лет, но не с юношей? Дело в большей физической силе юности или в большей физической потребности? Тогда она даже не задумывалась над этим вопросом.

Родители встретили писателя достаточно гостеприимно. Отец предложил выпить, Джеральд согласился — да, спасибо, вы очень любезны — и принял из его рук изрядную порцию джина с тоником. В 1962 году выпивка прекрасно сочеталась с вождением автомобиля. Костюм Джеральда был не слишком чистый, невыглаженный, но все же костюм. Галстук в кармане, пояснил Джеральд, он не любит галстуки, наденет уже в ресторане.

Ресторан находился в Челси, не ближний путь. Страшно подумать, сколько времени пришлось бы добираться на автомобиле в наши дни. Больше часа, наверное, в пробках по Стритхэму, Болхэму и Баттерси, по улицам с односторонним движением, где машины (по тогдашним представлениям) так и кишели. Джеральд довез Урсулу за сорок минут и всю дорогу разговаривал с ней. Задавал ей вопросы. Никто никогда не задавал ей столько вопросов. Где прошло ее детство? В какую школу она ходила? Хорошо ли училась? Нравится ли ей работать у отца? Чем интересуется? Что читает?

Собравшись с духом, она призналась, что прочла три его книги.

— Вам понравилось?

— Мне больше всего понравился «Центр притяжения», — сказала она. По крайней мере, эту книгу она действительно прочла, две другие — пролистала.

— Не слишком-то лестно для писателя, знаете ли. Что его первую книгу предпочитают прочим. Выходит, никакого прогресса?

— О, я вовсе не имела в виду…

— Я подарю вам все свои книги. С надписью «Медвежонку». «Медвежонку от Джеральда Кэндлесса с восхищением».

Она залилась краской.

— Чем тут восхищаться? — выдавила она из себя. — Я самая обыкновенная.

— Возможно, именно ваша обыкновенность мне так нравится, — кивнул он.

В шестидесятых кухня не отличалась разнообразием, даже в таких ресторанах, как этот в Челси. Урсула отведала салат-коктейль из креветок, жареного цыпленка и грушу, а Джеральд — копченую макрель, жареного цыпленка и яблочный пирог «а-ля мод». Она спросила, почему дополнение в виде мороженого превращает пирог в «а-ля мод», и Джеральд признался, что ему сие неизвестно — блюдо американское. Странно, как врезались в память подробности того обеда и забылись остальные совместные трапезы вплоть до свадьбы.

Перед выходом из машины Джеральд надел галстук — тогда можно было припарковаться прямо у входа в ресторан на Кингс-роуд, — красный галстук, потертый, обтрепанный. Улыбка приоткрывала золотую коронку на одном зубе. Наверное, у мистера Рочестера был золотой зуб.

— У вас есть друг? — поинтересовался он, когда подали кофе.

Шокированная, Урсула покраснела в очередной раз. Слегка склонив голову набок, ее собеседник следил, как вспыхивает и угасает румянец на ее щеках.

— Наверное, румянец означает «да», Медвежонок?

— Нет, — возмутилась она. — Нет, ничего подобного. У меня никого нет.

Он промолчал. Они вышли из ресторана. На обратном пути она увидела, как крупные продолговатые ладони сжали руль, как побелели суставы, когда он, не глядя на нее — даже головы не повернув, — спросил:

— Могу я претендовать на эту вакансию?

Она не сразу поняла:

— Какую вакансию?

— На вакантное место друга — или, раз уж я чересчур стар для этого, поклонника, влюбленного, воздыхателя Медвежонка?

— Вы? — не веря, переспросила она, испуганная, изумленная, озадаченная, восхищенная.

Он свернул на обочину и остановил машину:

— Вы сомневаетесь во мне?

Позднее Урсула поняла, что «Джейн Эйр» Джеральд процитировал ненамеренно — если он и читал роман, то давно его забыл. Совершенно случайно ему подвернулся ответ Эдварда Рочестера — Джейн не может поверить, что он «взаправду» делает ей предложение, и Рочестер успокаивает ее достаточно банальной фразой. Тем не менее Джеральд догадался, что Урсула ответила ему цитатой, повторив слова Джейн:

— Безусловно.

Но они тут же во всем разобрались. Урсула объяснила, Джеральд засмеялся. Они не прикасались друг к другу, прошло немало времени, прежде чем Джеральд впервые ее поцеловал, но с того вечера Джеральд Кэндлесс был официально назначен ее — скажем, другом.

Он приглашал ее на свидание дважды в неделю. Звонил ежедневно. Родители продолжали пожимать плечами, но смирились. Джеральд, может, еще не богат, но все же он человек с достатком. Он неплохо зарабатывал на книгах и еще лучше — на газетных публикациях. Владел домом в Хэмстеде, маленьким домиком, как он не уставал подчеркивать. Все родные — Герберт и Бетти, Ян и Хелен — ожидали помолвки, но лишь полгода спустя Джеральд попросил ее руки.

Урсула сразу же ответила «да», потому что была влюблена, хотя она не могла, подобно Джейн, назвать себя свободным человеческим существом с независимой волей, которое не опутывают никакие сети. Не могла она также утверждать, что ее дух общается с его духом, как будто они уже сошли в могилу и предстали у подножия престола Господнего, равные во всем — ничего такого она сказать не могла, хотя и желала бы.