Перелом - Робин Кук Страница 17

Хотя Алексис и две младшие дочери (одиннадцатилетняя Меган и десятилетняя Кристина) проявили понимание и, видимо, его простили, Трейси отнеслась ко всей этой истории по-иному. Ей было пятнадцать, и в своем переходном возрасте она демонстративно не желала прощать Крэгу его восьмимесячное отсутствие в семье. Ее протест проявился в нескольких неприятных эпизодах с наркотиками, в демонстративно поздних возвращениях домой и тайных ночных побегах из дома. Алексис это тревожило, но поскольку у матери с дочерьми сохранялись доверительные отношения, она была уверена, что Трейси этот кризис преодолеет. И Алекс убедила Крэга не вмешиваться. Крэг с удовольствием повиновался, потому что не имел ни малейшего представления, с какого конца подступиться к этой проблеме. А если честно, то ему вообще было не до этого. Все его мысли вращались вокруг собственного несчастья.

Тем временем судья Дейвидсон отвел кандидатуры двух кандидатов за их возможную предвзятость. Один из них открыто ненавидел страховые компании, считая, что те грабят страну. У второго оказался кузен, который до недавнего времени был коллегой Крэга, и предполагаемый присяжный слышал, что ответчик — замечательный доктор. Еще несколько кандидатов в присяжные были отстранены после вопросов, заданных советниками. С иголочки одетого бизнесмена отвели по требованию Тони, а облаченный в странные одежды в стиле хип-хоп молодой афроамериканец не прошел аттестацию у Рэндольфа. В зале появились еще четверо претендентов. Процесс отбора продолжился.

Враждебное поведение Трейси, конечно, огорчало Крэга, но не шло ни в какое сравнение с тем, что вытворяла Леона. Она стала ему мстить, как часто бывает с получившими отставку любовницами. Особенно вывела ее из себя необходимость подыскивать новое жилище. Постоянные скандалы мешали работе, и Крэг скоро обнаружил, что оказался между молотом и наковальней. Он не мог ее уволить, опасаясь, что помимо халатности его обвинят еще и в дискриминации по половому признаку. Крэг всеми силами пытался умиротворить вздорную подругу. Он не понимал, почему она не уходит сама, ведь между ней, Марлен и Дарлен развернулись открытые военные действия. Каждый раз, когда назревал очередной конфликт, Марлен и Дарлен угрожали отставкой. Крэг как никогда нуждался в них. Иск нанес ему такой моральный ущерб, что на врачебную практику уже не оставалось сил. Он теперь видел в каждом пациенте потенциального истца. Он находился в постоянной тревоге, что вело к чрезмерной активности пищеварительной системы. Крэг страдал от изжоги, и его часто донимала диарея. Ко всему этому добавилась бессонница, что вынуждало его принимать снотворное. Теперь, проснувшись утром, он испытывал не бодрость, а противную вялость. Одним словом, доктор Бауман оказался в полном ауте. К счастью, он не прибавлял в весе. Правда, это было не потому, что он занимался в тренажерном зале, а просто потерял аппетит. К нему вернулся желтоватый цвет лица и одутловатость, которую подчеркивали запавшие глаза и синева под ними. Поведение Леоны не только осложняло жизнь и мешало работе; оно оказало существенное влияние и на ход процесса. Первым сигналом о предстоящих осложнениях было появление ее имени в списке свидетелей, составленном Тони Фазано, а письменные показания Леоны, приобщенные к материалам, в полной мере показали, насколько скверно обстоит дело. Показания Леоны заставляли страдать Крэга не только потому, что проливали свет на их отношения, но и потому, что девица в своей ненависти не постеснялась упомянуть о его слабом мужском потенциале.

Еще до того как были представлены письменные показания, Крэг рассказал Рэндольфу о своих отношениях с Леоной. Адвокат должен был знать, чего от нее можно ожидать и какие вопросы следует ей задавать. Он признался ему и в своей излишней болтливости, рассказав, как высказывался о покойной в тот вечер, когда получил судебное уведомление. Но это уже ничего не меняло, поскольку Леона или из чувства мести, или просто в силу великолепной памяти почти дословно пересказала то, что он говорил о Пейшенс Стэнхоуп, включая его слова о ненависти к пациентке и о том, что ее смерть является для всех даром Божьим. Не забыла Леона упомянуть и о том, что доктор называл свою пациентку психопатической сукой. После подобных откровений вера Рэндольфа в благоприятный исход дела дала трещину. Когда они вышли из офиса Фазано, адвокат был молчалив и хмур.

— Ее показания, видимо, нам ничем не смогут помочь? — осторожно поинтересовался Крэг, в глубине души надеясь, что его предположение ошибочно.

— Надеюсь, что это единственный сюрприз, который вы для меня припасли? — ответил Рэндольф. — Ваша несдержанность весьма серьезно осложнила нашу борьбу. Умоляю, поклянитесь, что вы больше ни с кем не беседовали со столь обезоруживающей откровенностью.

— Больше ни с кем.

— Слава Богу!

Когда они садились в машину Рэндольфа, Крэг почувствовал, что высокомерие адвоката вызывает у него ярость. Впрочем, позже он понял, что раздражает его не адвокат, а полная от него зависимость. До этого момента Крэг всегда был самодостаточным человеком, самостоятельно преодолевал возникающие на пути препятствия. Сейчас же он не мог вести бой в одиночку. Рэндольф был ему нужен, и его отношение к юристу постоянно менялось в зависимости от того, как на данный момент обстояли дела.

Крэг почувствовал, как разозлился Рэндольф, когда по настоянию Тони из списка присяжных была вычеркнута фамилия администратора дома престарелых. Адвокат нервно постукивал кончиками пальцев по лежащему перед ним блокноту. Видимо, в отместку Рэндольф изгнал из числа претендентов неряшливую бродяжку в безразмерном свитере. К присяге привели еще двух претендентов. Отбор продолжался.

Склонившись к уху адвоката, Крэг шепотом поинтересовался, можно ли воспользоваться туалетом. Сверхчувствительная кишка ответчика среагировала на его волнение. Рэндольф сказал, что он может просто встать и выйти. Крэг кивнул и отодвинулся вместе со стулом от стола. Когда он шел к выходу, все взоры обратились на него. Это было унизительно. Он смотрел только на Алексис, избегая встречаться взглядом с кем-либо еще.

Мужской туалет давно не ремонтировался и провонял застоялой мочой. Крэг сразу вошел в кабинку, чтобы не контактировать с подозрительного вида небритыми типами, топчущимися около раковин. Мужской туалет с разрисованными стенами, разбитыми плитками пола и отвратительным запахом символизировал, как казалось Крэгу, его жизнь. Пищеварительная система работала отвратительно, и Крэг опасался, что ему придется часто посещать это малоприятное заведение.

Он снова подумал о письменных показаниях Леоны. На исход слушания они, безусловно, плохо повлияют, но по своему эмоциональному воздействию на Крэга они существенно уступали другим свидетельствам: во-первых, его собственным показаниям и, во-вторых, показаниям экспертов, которых привлек к делу Тони Фазано. К ужасу Крэга, адвокат сумел без труда найти местных экспертов, готовых выступить перед судом. Их список производил сильное впечатление. Всех этих людей Крэг хорошо знал и многими восхищался. Первой в списке значилась женщина-кардиолог, проводившая реанимацию. Ее звали Мадлен Марди. Следом за ней шел доктор Уильям Тардофф — заведующий отделением кардиологии Мемориальной больницы Ньютона. Следующим в списке — и это больше всего угнетало Крэга — был доктор Герман Браун, заведующий кардиологическим отделением Бостонского мемориального госпиталя и возглавлявший кафедру кардиологии медицинского факультета Гарварда. Все трое в своих показаниях заявляли, что критическое значение для выживания после инфаркта имеют первые минуты. Они утверждали — и вполне справедливо, — что больного следует доставить в лечебное учреждение как можно скорее и что любая задержка недопустима. Они выразили сомнение в необходимости визита доктора на дом при подозрении на инфаркт миокарда, но Рэндольф сумел уговорить их, чтобы они написали в заключении — Крэг не был уверен в диагнозе до того, как оказался у постели больной. Кроме того, стараниями Рэндольфа они подтвердили, что на них, каким бы ни был диагноз, произвела хорошее впечатление готовность Крэга поехать на вызов в столь поздний час.