Двенадцать шагов фанданго - Крис Хаслэм Страница 17

— Прошлой ночью я видел много огней… — осекся я, но слишком поздно. Обсуждение темы чужаков открывало неограниченный доступ к запасу наркоты Тео, во всяком случае на период, пока это обсуждение проходило, но сейчас в этом не было необходимости.

— Где они собирались? — спросил Тео. — Там, у водорослей?

Я кивнул, затем аккуратно обошел обсуждение угрозы нашествия чужаков, вспомнив, что у меня дома лежит умирающий приятель, о котором нужно позаботиться. Предлог сказочный. Я ушел от Тео с упаковкой тридцатимиллиграммовых таблеток антибиотика. Домой направился через заведение Дитера, где «обмыл» приобретение полдюжины маленьких горьких таблеток холодным пивом.

Когда вернулся, Луиза стояла у двери дома, куря чьи-то сигареты. Она выглядела обеспокоенной и нервной.

— Мартин, — повторяла убежденно между глубокими-преглубокими затяжками удушливого табака, — он действительно болен, понимаешь? Он умрет, нам нужно убрать его отсюда. — Она сказала «нам». Мне это понравилось, пусть будет так. Иногда я замечал в ее глазах, линии рта, движении затылка, покачивании бедер нечто, что меня умиляло и волновало. Перед тем как она перехватила мой взгляд, я изучал несколько кратких мгновений овал ее щек, просто для того, чтобы убедиться, что за ним что-то скрывается.

— Понимаю, — кивнул я. — Как раз сейчас собираюсь забрать его отсюда.

Когда прошел за вывешенное одеяло, стало ясно, что я не смогу этого сделать. Мамут сидел на полу. Он скрестил ноги и крепко сцепил руки, как бы молясь незнакомому богу. Кожа Ивана приобрела цвет городского неба накануне грозы. Его глаза открывались и закрывались слишком медленно, чтобы полагать, что он моргает, его распухший желтый язык лег на нижнюю губу.

— Нам придется удалить его отсюда, — сказал я Мамуту. — Хочу отправить его в больницу.

Мамут выкатил влажные карие глаза и пожал плечами. Он явно считал, что я опоздал со своим решением, но, в конце концов, он был всего лишь шестнадцатилетним мальчиком по вызову, и почему, черт возьми, его должно было что-то волновать?

Он подошел, слегка приподнял распухшую, расслабленную руку Ивана и аккуратно поместил ее на грудь больного.

— Он был в горах Атласа? В Марокко? — тихо спросил юноша.

— Еще нет, но именно туда он намерен отправиться, — ответил я.

Использование этих таблеток, видимо, не было столь прекрасной идеей. Мои душа и тело, казалось, держались в постепенно теплеющей, слегка густеющей взвеси, я не мог взять на себя труд решить, то ли встряхнуться, занюхав пару доз, то ли просто наслаждаться временным возбуждением от наркотиков.

— Это напоминает мне дерьмо! — Я вытащил горсть анальгетиков из кармана джинсов. — Дай ему десяток таблеток.

Мамут взял длинными смуглыми пальцами таблетки с моей ладони.

— Я видел раньше таких людей, как этот, дома, после того как они побывали в горах, — сообщил подросток. С материнской нежностью поднял голову Ивана и, качая на руках бредящего француза, поместил в его рот таблетки. Затем поднес к синюшным губам кружку воды. Снова уложил Ивана на подушку и повернулся ко мне. — Кочевники — скверные люди. Они уговаривают путешественников с севера покупать коноплю.

Иван сделал протяжный, усталый вздох. Мамут продолжал говорить, всматриваясь в круги пыли на полу моей комнаты.

— Ты говоришь: «Хочу купить коноплю лучшего качества — много килограмм». Он говорит: «Нет проблем, будьте гостем в моем доме. Заходите, пожалуйста, взгляните на мою ферму и поля, где растет конопля. Я покажу лучшие из них». Тогда ты идешь, осматриваешь поля и растения, жуешь их, а когда сделка заключена, эти люди говорят: «Мы братья! Теперь я устрою большой праздник в честь моего брата и нашего бизнеса». И тем же вечером ты идешь, кушаешь, выпиваешь виски, а потом… — Он сделал паузу и посмотрел мне прямо в глаза: — Потом ты умираешь. Эти люди травят тебя, потому что хотят завладеть твоими деньгами, но не хотят отдавать свою коноплю. Иногда они кладут мало яда, и ты просыпаешься на следующий день живым, поэтому им приходится следовать за тобой и молиться Аллаху, чтобы ты помер до того, как покинешь горы.

История мне понравилась. Мамут же, наблюдавший за выражением моего лица, принял эффект воздействия на лицевые мускулы наркотика за мину недоверия.

— Это правда, — уверял он голосом оправдывающегося школьника. — Клянусь.

— Верю, — вздохнул я.

Мамут надул губы и покачивался, сидя на корточках. Я рухнул на деревянный стул. Чувствовал себя усталым, напряженным и раздраженным. Закрутка, приправленная кокаином, могла бы улучшить настроение, но я не мог заставить себя воспользоваться запасом наркоты. В доме сгущались сумерки. Если бы у меня были часы, я бы слушал их тиканье. Если бы у меня был кран, я бы слышал, как из него капает вода. Но сейчас я мог слышать только затрудненное дыхание Ивана. Я взглянул ему в лицо и вздрогнул, встретив его взгляд.

— Как дела, приятель, лекарство действует? — спросил я.

Он прошептал по-французски что-то не совсем внятное. Это прозвучало так, словно он вернулся из прошлого, чтобы послать к черту мое будущее, или, возможно, он просто решил, что в прошлом это будущее было недостаточно исковеркано.

Понимай как хочешь.

Я улыбнулся и кивнул.

На его губах показались пузыри, они стали было катиться к уголку рта, но Мамут наклонился и стер их пальцем. Взгляд Ивана все еще был устремлен на меня. Может, он смотрел на меня, может, в пространство между нами, возможно, даже сквозь меня или в другую сторону. Его напряжение проникало сквозь защитное одеяло наркоты, в которое я завернулся, жгло мой позвоночник соляным раствором.

— Думаю, что нам пора увезти тебя отсюда, — решил я. — Надо подготовиться к поездке, а потом отправляться. — Я наклонился и посмотрел ему в лицо, но его внутреннее «я», реагировавшее на внешние сигналы, давно исчезло. Я выпрямился. — Как насчет музыки, пока ты меня ожидаешь? А? — Быстро подошел к кассетному магнитофону и порылся в записях. Среди них должна была найтись такая, которая бы апеллировала к неразвитому в отношении рока вкусу француза. Я вставил кассету и нажал на клавишу проигрыша. — Тебе это понравится. — Ритмичные звуки песни из фильма «Апокалипсис сегодня» разнеслись по комнате, и я уже был на полпути к лестнице, когда осознал жуткое соответствие обстановки комнаты с моим случайным, необдуманным выбором музыки.

«Это — конец, мой единственный друг, конец», — зазвучала песня The Doore, но я остановил его до того, как воспроизведен был этот посыл, и врубил радио. Может, «Свободная радиостанция Альберто» передает что-нибудь более подходящее для слушателей, не являющихся немцами?

«Ты где-то и нигде, малыш. Вот твое положение…» — пел Джефф Бек, пока я поднимался по лестнице. Под возгласы звонкого голоса певца: «Эй, гей!» — первая дорожка порошка проясняла мои мозги, вторая же дорожка возвращала меня в прежнее состояние, но строго по порядку. Дело было проще простого: привлечь кой-какую помощь со стороны, снова поместить Ивана в фургон, дать ему очередную порцию таблеток анальгетика, поехать по шоссе номер 340 в больницу и оставить его там, в отделении скорой помощи. Потом смыться, пока меня не замучили расспросами. Это был самый простой и наиболее удобный способ выйти из запутанной ситуации, и никто не мог сказать, что я бросил друга, потому что, во-первых, он не был мне другом, а во-вторых, я спасал свою жизнь. В-третьих, я удалял его из дома и, таким образом, шел навстречу пожеланиям Луизы. Я стал искать другие резоны — быстро набросал короткий перечень, как раз на случай, если бы формулирование четвертого, пятого и шестого резонов потребовало небольшой встряски до того, как меня охватит привычная хандра.