Дорогой Джим - Кристиан Мерк Страница 17

Эта идиллия длилась до того самого дня, когда папа как-то вечером по рассеянности забыл завернуть кран на баллоне с пропаном. А может, просто не проверил, туго ли затянута втулка. Обычная ошибка, верно?

Мы, девочки, были наверху — крепко спали в своей комнате. Родители, как обычно по вечерам, убирались в магазине. После того как все было кончено — к счастью, соседи подоспели вовремя, чтобы вытащить нас троих из дома, — пожарные и полиция сказали, что всему виной, скорее всего, было возгорание, начавшееся где-то в углу за кулером для воды. Баллон с пропаном лежал в двух шагах от него. Как бы там ни было, взрыв оказался достаточно сильный, чтобы на первом этаже дома вылетели все стекла и обрушились межкомнатные перегородки, так что в результате от всей мебели внизу уцелел только один холодильник, в котором мы обычно хранили мороженое. Мне было всего тринадцать, когда, похоронив то, что осталось от наших родителей, мы с сестрами перебрались в дом тетушки Мойры. Все понемногу наладилось. Со временем жизнь вошла в нормальную колею — но так было только до того момента, когда мы стали взрослыми и вознамерились найти свою дорогу.

Я по сей день ненавижу ездить по улице, которая ведет к этому дому, и, куда бы я ни шла, стараюсь по мере возможности обходить ее стороной. Моя прежняя спальня на втором этаже теперь превратилась в склад, куда сваливали пустые деревянные ящики; их было отлично видно даже через изъеденное солью окно. Конечно, с улицы я не могла рассмотреть, висит ли еще на стене моя карта Древнего Египта, но думаю, вряд ли. Уродливые черные пятна на фасаде дома — вот и все следы некогда бушевавшего тут пожара. С того самого дня я в рот не беру мороженого. Оно застревает у меня в горле.

Решительно повернувшись к дому спиной, я бросила взгляд на рыболовный траулер, как раз в этот момент величественно подходивший к причалу — его палуба была завалена грудами серебрившейся на солнце сельди, — потом глянула на привлекательную своей стариной городскую площадь… и снова почувствовала, как я все это ненавижу.

Не очень приятно это говорить, однако мне ни в коей мере не свойственна та ностальгия по родным местам, о которой обычно пишут в туристических буклетах. Во всяком случае, до сих пор ничего подобного я за собой не замечала. Ты, наверное, догадываешься, что я имею в виду — всю эту чепуху с ирландским праздником Весны, когда рыжеволосые красотки, гарцующие верхом на лошадях, лихо свешиваются с седла, чтобы на полном скаку принять чарку виски из рук заросшего щетиной, смахивающего на Джорджа Клуни парня в твидовой кепке и таком же жилете, пока невидимый оркестр на задах наяривает веселенький деревенский мотив. И так до тех пор, пока у вас не начинает от тошноты сводить скулы. Дерьмо собачье! Однако именно благодаря всей этой чепухе Финбару и удается до сих пор впаривать людям дома, окнами выходящие на залив, и они толпами приезжают, чтобы поселиться тут — как выясняется, зевать от скуки. Да, они приезжают сюда, из Португалии, из Голландии, в общем, со всего мира, и наш тихий, сонный, скучный городок благодаря им постепенно оживает, превращаясь в куда более оживленный и богатый, но не менее скучный город. Да, конечно, волосы у меня тоже рыжие, согласна — но как-нибудь разнообразия ради попробуйте воспылать романтическими чувствами, живя на учительское жалованье, и посмотрим, как у вас это получится.

Мне захотелось поскорее уйти. Уехать из города. Своими глазами наконец увидеть египетские пирамиды — настоящие, а не нарисованные и не созданные моим воображением. Но старшим сестрам не положено уезжать. Они не имеют права бросаться в авантюры: старшие сестры обычно твердо стоят на земле, даже если втайне и тоскуют иногда о смуглых черноволосых нахалах.

С трудом подавив в себе крамольные мысли, я села на велосипед и отправилась на Тэллон-роуд — мы договорились, что я заеду за своей младшей сестренкой Рошин, а потом мы вместе отправимся обедать к тетушке Мойре. Конечно, я могла бы не заезжать за ней, а встретиться с сестрой уже в доме тетки, но в эти дни Рошин, к сожалению, свела слишком уж тесную дружбу с крепкими напитками — бесчисленные стаканчики, которые она опрокидывала в себя, быстро сменяли друг друга, причем происходило все это безобразие в самых темных уголках и к тому же в компании с худшими представителями мужской половины города. Правда, надо отдать Рошин должное, ни одному из них так никогда и не удалось стащить с нее трусики, хотя охотников находилось немало. Уже подъезжая к ее небольшой квартирке и с трудом крутя педали, я вдруг почувствовала, как ноги у меня наливаются свинцовой усталостью.

Внутри стояла такая вонь, будто у Рошин под кроватью стошнило верблюда, а потом он заполз под нее, задохнулся от смрада, издох и после пролежал там довольно долгое время. Я вздохнула — это означало, что Рози дома. Из-под стеганого одеяла выглядывала черная копна ее волос, слышалось хриплое покашливание, стоны и ругательства — стало быть, сестренка проснулась и готова начать новый день. В седьмом часу вечера!

— Д-дай с-сигарету, пжалста, — промычала она. Я поспешно сунула ей сигарету, которую про запас стянула у Финбара. Потом, сбросив на пол груду ее одежды, всю, как на подбор, черного цвета — Рошин питала нездоровую страсть к готике, — отыскала кофеварку. Только тут я обнаружила, что ее самая большая драгоценность, ее, если можно так выразиться, единственный друг так и валяется не выключенный с прошлого вечера — вместо того, чтобы уютно забраться с ней в постель.

Слышалось тихое бормотание чьих-то голосов. Словно святые, оказавшись в раю, сплетничают, подумала я, перемывая косточки своих знакомых грешников, — и плевать им, что кто-то из нас услышит, чем они там занимаются.

Новехонький радиоприемник «ICOM IC-910H», кокетливо поблескивая зеленым глазом, примостился на захламленном столе возле гладильной доски. Черный, квадратный, новейшей модели, словом, экстра класс. Звук все еще был включен, слышалось негромкое потрескивание и шум помех, сквозь которые с трудом пробивались чьи-то голоса. Что до меня, мне это напомнило какую-то телепередачу, посвященную то ли космическим ракетам, то ли луноходам, в которой стриженные «ежиком» мужчины в наушниках радостно улыбались, когда слышали, как парни, оказавшись наглухо запертыми в консервной банке где-то на краю вселенной, оглушительно вопят: «Алло, Хьюстон, мы вас слышим!» Но для Рози это, наверное, было кусочком рая на поджаренном ломтике хлеба. Я осторожно повернула ручку, раздался негромкий щелчок, и зеленый огонек погас.

Прости, что отнимаю у тебя время, рассказывая о невинном увлечении своей сестренки, — она любила болтать с людьми, которых в глаза никогда не видела, — я упомянула о нем просто для того, чтобы показать, как мы с нею похожи: мы обе грезили о далеких берегах, правда, каждая по-своему. Но если мне достаточно было повесить на стену карту или картину, чтобы чувствовать себя совершенно счастливой, то ей для этого требовалось «настроиться на чью-то волну». Первый приемник родители подарили ей, когда Рози исполнилось семь. Она слушала его так часто, что рукоятки, которые она без устали вертела, полетели меньше чем через год. Прошло совсем немного времени, и вот она уже тратила свои карманные деньги исключительно на две вещи: на тушь для ресниц, благодаря которой смахивала на уродского панка, и на всякие прибамбасы для любительской радиосвязи. Электронную почту она презирала, называла ее исключительно «чем-то вроде шариковой ручки для детей, которые слишком ленивы, чтобы разговаривать». В чем-то она, наверное, была права, думала я. Во всяком случае, голос Рози звучал куда более чарующе, чем у любой дикторши.