Танец тюльпанов - Ибон Мартин Страница 17

— В первой камере. Я изучил его историю. Его привлекали за хранение наркотиков, но не за домашнее насилие.

Сестеро поставила рюкзак на стол.

— Большинство этих ублюдков никогда не привлекают. Еще столько работы. Что за бич общества… Пойдем, — бросила она, выйдя в коридор.

— А где остальные? — уточнил Айтор, следуя за ней.

— Остались в квартире погибшей: ищут улики и берут показания у соседей. Весь пол там усыпан битой посудой, разруха во всей красе.

Полицейский, охранявший заключенных, открыл им дверь и вернулся на свой пост.

Сестеро сделала вдох и сглотнула. От переполнившей ее ярости у нее сжались челюсти и кулаки. Заметив это, Айтор положил руку ей на плечо и заставил посмотреть ему в глаза.

— Ане… — его лицо было очень серьезным. Он помолчал, и Сестеро поняла, что он беспокоится за нее. — Ты не можешь допрашивать его там.

Сестеро сжала губы. Она знала правила. Общаться с задержанными в камерах строго запрещено. Любой допрос или сбор данных должен проводиться в комнате, предназначенной для этой цели.

— Давай без церемоний. Задам всего пару вопросов, — сказала Сестеро.

Айтор поморщился. Он терпеть не мог отступления от правил.

— Не переусердствуй, — предупредил он.

Сестеро изобразила улыбку, чтобы успокоить его. Конечно, она не будет заходить слишком далеко. Она бы с радостью проучила ублюдка, который только что убил собственную жену, но она умеет держать себя в руках.

И снова — привет, клаустрофобия, которую она ощущала каждый раз. Эти голые стены без окон и крошечное пространство действовали ей на нервы. Ей не хотелось даже думать, как мучительно ей было бы оказаться там взаперти.

— Я пойду одна, — сказала она Айтору. Напарник открыл было рот, чтобы возразить, но она не собиралась спорить. — Одна, Айтор. Подожди меня снаружи.

Задержанный сидел на бетонной скамье, которая одновременно служила и койкой, опустив голову, уперев локти в колени и спрятав лицо в ладонях.

— За что? — прямо спросила она, не представляясь и не соблюдая протокол.

— Это был не я, черт возьми… Как мне это доказать? — Он оторвал руки от лица, залитого слезами.

— Ты настоящий мачо, Хосе Мануэль. — Каждое слово, которое Сестеро выплюнула ему в лицо, было пропитано горечью желчи. — Настолько мачо, что тебе нужно уничтожить женщину, чтобы почувствовать себя ее хозяином, настолько мачо, что ты думал, что можешь снова и снова поднимать на нее руку, настолько мачо, что тебе нравилось покорять и унижать ее.

— Это ошибка! — воскликнул заключенный, встав на ноги. Сестеро сделала шаг назад. — Я не убивал ее. Я любил ее!

Сержант сжала челюсть.

— Твои соседи говорят совсем другое, — бросила она, стараясь не поддаться гневу. — Что произошло сегодня утром?

— Ничего! Ничего не случилось!

— Крики, удары, стоны… Я лично подбирала куски посуды, которую ты швырял на пол. Этого тебе мало? У нас есть достаточно свидетелей того, что случилось сегодня в вашем доме.

— Кто? Игнасия, Эстер, Тонья? — спросил мужчина с презрением, которое плохо сочеталось с его опустошенным взглядом. — Они ведьмы… Просто гребаные ведьмы!

— Сядь. — Сестеро указала на скамью.

Хосе Мануэль посмотрел ей прямо в глаза.

— Это был не я, — пробормотал он, приблизив лицо к лицу детектива.

От запаха прокисшего вина Сестеро замутило.

— Немедленно сядь, — потребовала она.

Заключенный и не думал ее слушаться, и ее кулаки сжались. Что-то подсказывало Сестеро, что, если бы допрос вел мужчина, Хосе Мануэль подчинился бы сразу.

Словно в доказательство, на его губах начала вырисовываться насмешливая улыбка, но она тут же растаяла, едва колено Сестеро уперлось ему в промежность.

— Сядь, черт возьми! — бросила детектив, толкнув его. — Ты научишься подчиняться женщине.

— Сестеро! — Айтор Гоэнага наблюдал за ней через открытое окошко в двери.

Заключенный с гримасой боли упал на скамью, зажав пах руками.

— Я не убивал ее, — пробормотал он, с оскорбленным видом глядя на Сестеро. — Эти ведьмы лгут.

Несмотря на дистанцию между ними, запах дешевого вина снова донесся до детектива, которая считала до трех в попытке успокоиться.

— Ты настоящий говнюк, ты знаешь это? — сказала она, прислонившись спиной к двери. — Вместо того, чтобы радоваться, что кто-то вроде Арасели разделил свою жизнь с таким мерзавцем, ты ее убил. И не один раз, а дважды. Сначала ты разрушил ее жизнь, заставляя ее чувствовать себя никчемной, стоило только тебе появиться на пороге, а затем ты вытолкнул ее из окна.

Заключенный подобрался и вздернул подбородок.

— Хватит тратить на меня время. Иди и найди этого сумасшедшего с тюльпаном. Хочешь, чтобы он еще кого-то угробил, пока ты здесь прохлаждаешься?

Сестер почувствовала, как каждая мышца в руках напряглась, и, бросившись к заключенному, она схватила его за шею.

— Я не прохлаждаюсь, ты, ублюдок, — встряхнула она его, вне себя от ярости. — Я не прохлаждаюсь! За что ты ее убил? За что?!

Лицо Хосе Мануэля исказилось от ужаса. Запах алкоголя, исходивший из открытого рта, которым он хватал воздух, подпитывал гнев Сестеро. Она сильнее надавила ему на горло.

— Ане! Какого хрена ты творишь? Ане! — распахнув дверь, Айтор схватил Сестеро, пытаясь отцепить ее от заключенного. — Отпусти его!

Сестеро сделала шаг назад. Она чувствовала, что голова вот-вот взорвется. Да что с ней такое? Она в ужасе посмотрела на свои руки. Не появись сейчас Айтор, она могла бы не остановиться вовремя.

В июне 1985-го

Прошло не больше месяца с того Дня матери. Было жарко, на пороге стояло лето, и на площади начала скапливаться гора дров, которая должна была сгореть через несколько дней, в ночь святого Иоанна Крестителя ^[4]. Малышам, как нас называли те, кто учился в старших классах, не разрешили участвовать в приготовлениях, но стоило им отвлечься, мы добавили несколько сухих веток, которые нашли в лесу. И так шли дни — короткие штанишки и многочасовые игры на улице.

Наверное, было еще не поздно, когда я позвонил в дверь. Было еще светло. Сложно судить об этом в июне: когда я ложился спать, небо было еще голубым… Я никогда не забуду улыбку, с которой она встретила меня на пороге. Она буквально светилась.

Это был последний раз, когда я видел ее такой счастливой.

— Как дела, птенчик, старшеклассники разрешили тебе помогать им с костром?