Ребекка - Дафна дю Морье Страница 16

— Хорошо, — сказала я, марионетка в ее руках, и, пойдя к себе в комнату, скинула халат, застегнула неизменную юбку и натянула через голову вязаный джемпер. Мое равнодушие к миссис Ван-Хоппер перешло в ненависть. Значит, это конец, у меня отнято даже утро. Не будет последнего получаса на террасе, возможно, не будет даже десяти минут, чтобы попрощаться с ним. Потому что она закончила завтрак раньше, чем ожидала, потому что ей скучно. Что ж, раз так, я забуду о гордости, отброшу сдержанность и скромность. Со стуком захлопнув дверь, я кинулась по коридору. Я не стала ждать лифта и взбежала по лестнице на четвертый этаж, перескакивая через три ступеньки. Я знала номер его комнаты — 148, — и, запыхавшаяся, красная, принялась колотить в дверь.

— Войдите! — крикнул он, и вот я на пороге, уже раскаиваясь в своей дерзости; возможно, он только что проснулся, ведь он вчера вернулся поздно, и все еще в постели, растрепанный и сердитый.

Он брился у открытого окна: поверх пижамы на нем была куртка из верблюжьей шерсти; и я, в своем костюме и тяжелых туфлях, почувствовала себя неуклюжей и безвкусно одетой. Мне казалось, что происходит драма, а я просто была смешна.

— В чем дело? — спросил он. — Что-нибудь случилось?

— Я пришла попрощаться, — сказала я. — Мы сегодня уезжаем.

Он глядел на меня во все глаза, затем положил бритву на умывальник.

— Закрой дверь, — сказал он.

Я прикрыла ее за собой и стояла, опустив руки, чувствуя себя очень неловко.

— О чем, Бога ради, ты толкуешь? — спросил он.

— Правда, мы сегодня уезжаем. Мы должны были ехать более поздним поездом, а теперь она хочет поспеть на ранний, и я испугалась, что больше вас не увижу. Я должна была увидеть вас перед отъездом и поблагодарить за все.

Они обгоняли друг друга, эти идиотские слова, в точности, как я представляла. Я держалась неловко, неестественно, еще минута, и я скажу, что он вел себя «потрясно».

— Почему ты мне раньше не сказала? — спросил он.

— Она решила это только вчера. Все делалось в спешке. Ее дочь отплывает в субботу в Нью-Йорк, и мы вместе с ней. Мы присоединимся к ней в Париже и выедем втроем в Шербур.

— Она берет тебя с собой в Нью-Йорк?

— Да, а я не хочу туда ехать. Я его ненавижу. Я буду несчастна.

— Зачем же, ради всего святого, ты тогда едешь?

— У меня нет выбора, вы это знаете. Я работаю за жалованье. Я не могу позволить себе ее оставить.

Он снова взял бритву и снял мыльную пену с лица.

— Сядь, — сказал он. — Я скоро. Оденусь в ванной комнате, буду готов через пять минут.

Он подхватил одежду, лежавшую на кресле, и бросил ее на пол ванной комнаты, затем вошел туда, захлопнул дверь. Я села на постель и принялась грызть ногти. Все это казалось нереальным, я чувствовала себя персонажем фантастического спектакля. О чем он думает? Что он намерен предпринять? Я обвела взглядом комнату, она ничем не отличалась от комнаты любого другого мужчины, неаккуратная, безликая. Куча обуви, больше, чем может быть надо, и несколько рядов галстуков. На туалетном столике ничего, кроме большого флакона с шампунем и двух щеток для волос из слоновой кости. Никаких художественных фотографий, никаких моментальных снимков. Ничего в этом роде. Я, сама того не замечая, искала их, думая, что уж одна-то фотокарточка будет стоять на столике у кровати или на каминной полке. Большая, в кожаной рамке. Однако там лежали лишь книги и пачка сигарет.

Он был готов, как обещал, через пять минут.

— Посиди со мной на террасе, пока я буду завтракать, — сказал он.

Я взглянула на часы.

— У меня уже не осталось времени. В эту самую минуту мне следует быть в конторе, менять бронированные места.

— Забудь об этом, — сказал он. — Нам надо поговорить.

Мы прошли по коридору, и он вызвал лифт. Он не понимает, думала я, что ранний поезд отправляется через полтора часа. Через минуту миссис Ван-Хоппер позвонит в контору и спросит, там ли я. Мы спустились в лифте, по-прежнему молча, так же молча вышли на террасу, где были накрыты к завтраку столики.

— Что ты будешь есть? — спросил он.

— Я уже завтракала, — ответила я, — да у меня и осталось всего три минуты.

— Принесите мне кофе, крутое яйцо, тост, апельсиновый джем и мандарин, — сказал он официанту. Он вынул пилочку из кармана и стал подтачивать ногти.

— Значит, миссис Ван-Хоппер надоел Монте-Карло, — сказал он, — и она хочет вернуться домой. Я тоже. Она в Нью-Йорк, я — в Мэндерли. Какое из этих мест предпочитаешь ты? Выбирай.

— Не шутите такими вещами, это нечестно, — сказала я. — И вообще, мне надо прощаться с вами и пойти заняться билетами.

— Если ты думаешь, что я один из тех людей, которые любят острить за завтраком, ты ошибаешься, — сказал он. — У меня по утрам всегда плохое настроение. Повторяю, выбор за тобой. Или ты едешь в Америку с миссис Ван-Хоппер, или домой, в Мэндерли, со мной.

— Вы хотите сказать, что вам нужна секретарша или что-то в этом роде?

— Нет, я предлагаю тебе выйти за меня замуж, дурочка.

Подошел официант с завтраком, и я сидела, сложив руки на коленях, пока он ставил на стол кофейник и кувшинчик с молоком.

— Вы не понимаете, — сказала я, когда он ушел, — я не из тех девушек, на которых женятся.

— Какого черта! Что ты хочешь этим сказать? — спросил он, положив ложку, и уставился на меня.

Я смотрела, как на джем садится муха, и он нетерпеливо сгоняет ее.

— Не знаю, — медленно проговорила я, — я не уверена, что смогу это объяснить. Прежде всего, я не принадлежу к вашему кругу.

— А какой это «мой круг»?

— Ну… Мэндерли. Вы знаете, что я имею в виду.

Он снова взял ложку и положил себе джема.

— Ты почти так же невежественна, как миссис Ван-Хоппер, и в точности так же глупа. Что ты знаешь о Мэндерли? Мне, и только мне судить о том, подойдешь ты к нему или нет. Ты думаешь, что я сделал тебе предложение под влиянием минуты, да? Потому что тебе не хочется ехать в Нью-Йорк? Ты думаешь, я прошу тебя выйти за меня замуж по той же причине, по которой, как ты полагаешь, катал тебя на машине, да, и пригласил на обед в тот, первый, вечер? Из доброты. Так?

— Да, — сказала я.

— Когда-нибудь, — сказал он, толстым слоем намазывая джем на тост, — ты поймешь, что человеколюбие не входит в число моих добродетелей. Сейчас, я думаю, ты вообще ничего не понимаешь. Ты не ответила на мой вопрос. Ты выйдешь за меня замуж?

Вряд ли мысль о такой возможности посещала меня даже в самых безудержных мечтах. Однажды, когда мы ехали с ним миля за милей, не обмениваясь ни словом, я стала сочинять про себя бессвязную историю о том, как он очень серьезно заболел, кажется, горячкой, и послал за мной, и я за ним ухаживала. Я только дошла до того места в той истории, когда смачивала ему виски одеколоном, как мы вернулись в отель, и на этом все кончилось. А еще как-то раз я вообразила, будто живу в сторожке у ворот Мэндерли, и он иногда заходит ко мне в гости и сидит перед очагом. Этот неожиданный разговор о браке озадачил меня, даже несколько, я думаю, напугал. Словно тебе сделал предложение король. В этом было что-то неестественное. А он продолжал есть джем, словно все так и должно быть. В книгах мужчины становились при этом перед женщинами на колени, и в окно светила луна. Не за завтраком. Не так.