Тайна кода да Винчи - Гарольд Голд Страница 15

Он снова рассмеялся, довольный своей остротой.

Епископ Содерини тоже улыбнулся, но очень неестественно. Укол ревности обжег его прежде, чем он успел осознать и оценить истинное намерение герцога. Борджиа в полной мере усвоил принцип «разделяй и властвуй». В умении ссорить союзников ему не было равных. Вот и сейчас он сказал эту фразу о том, что мессере Никколо якобы лучший парламентер, чем Содерини, с одной-единственной целью — разобщить послов и заставить соревноваться за одобрение герцога. Умом Содерини понимал это, однако сделать с собой уже ничего не мог — в его душе вспыхнул пожар, пожар из гордыни и честолюбия. Захотелось во что бы то ни стало показать, что он и только он — лучший дипломат и самый великий из всех ныне живущих флорентийских хитрецов.

Макиавелли, как и епископ, понимал замысел Борджиа и даже злился на себя, что не может не радоваться втайне похвале от своего кумира. Помимо воли секретаря, в памяти его всплывали все новые и новые моменты, когда епископ допускал оплошности.

Борджиа достиг своей цели. И он знал об этом.

* * *

Чувствуя признательность мессере да Винчи за совет, секретарь коротко передал ему содержание разговора с Чезаре.

— Теперь остается только ждать, кому достанет глупости и наглости разыграть христову карту, — наигранно весело сказал он. — Эх, жаль, поджарили брата Джиларомо. Вот он уж показал бы им. Инквизиторы казнили единственного истинно верующего монаха во всей Италии. Ну разве не смешно? Сейчас он, должно быть, в раю, уговаривает Господа излить на нас дождь из огня и серы.

Леонардо стал неожиданно мрачен и потер рукой висок, будто у него внезапно разболелась голова.

— А вы, мессере Никколо, верите в существование этих потомков? — неожиданно резко спросил он.

— Помилуйте, бог с вами! — махнул обеими руками Макиавелли. — Я в самого Христа давным-давно не верю, а вы про его потомков! Думаю только, что много крови может пролиться из-за авантюры Медичи. И все зря. Знаете, мессере Леонардо, чем дольше я живу и чем лучше узнаю людей, тем больше убеждаюсь, что единственное, чего они достойны, — это Потоп. Одни хитры и злобны сверх всякой меры, а другие глупее овец и готовы бодаться друг с другом насмерть из-за того, какой подрясник, по их мнению, должен носить епископ.

— А я? — с едва заметной иронией спросил Леонардо. — Я ведь тоже погибну, и вы, мессере Никколо.

— Нет, — Макиавелли сверкнул своими маленькими серыми глазками. — Вы, мессере Леонардо, придумаете ковчег. Мы с вами будем сорок дней носиться по волнам, а потом станем первыми людьми нового мира.

Неожиданно Леонардо рассмеялся:

— Знаете, мессере Никколо, самое странное, что я его уже придумал. Хотите посмотреть? Я называю его подводной лодкой.

Да Винчи вынул из папки чертеж и показал его Макиавелли. То был огромный деревянный корабль. Будто две лодки взяли и склеили вместе. Получилось округлое судно с заостренным носом, закрытое со всех сторон. В задней части его помещались огромные лопасти — винты, а по бокам — круглые окошки, похожие на глаза.

— Какая невероятная машина! — восхищенно воскликнул секретарь.

Полуулыбка Леонардо стала довольной. Макиавелли заметил это и принялся задавать многочисленные вопросы, расхваливая чертеж на все лады. Он хорошо знал математику и немного понимал в механике, поэтому сумел очень тонко польстить ученому. Секретарь не преследовал при этом никакой корысти. Просто такова была его натура. Подобно тому как мэтр да Винчи любил, чтобы им восхищались, Макиавелли испытывал потребность нравиться.