Посланник - Дэниел Сильва Страница 15

Это была маленькая глинобитная церквушка бедного прихода в округе Каннареджио. Участок земли был слишком маленьким, и на нем не могла располагаться настоящая церковная площадь, поэтому главный вход вел прямо с шумной салиццада Сан-Джованни-Кризостомо. Когда-то у Габриэля в кармане был ключ от этой церкви. Сейчас он вошел туда как обычный турист и на мгновение остановился у входа, дожидаясь, пока глаза привыкнут к сумрачному свету, и чувствуя дуновение холодного воздуха, пахнущего свечным воском и благовониями, на своей щеке. Он вспомнил, когда последний раз был в этой церкви. Это было в тот вечер, когда Шамрон приехал в Венецию, чтобы сказать ему, что он обнаружен врагами и что пора ему снова вернуться домой. «Здесь не останется и следа от тебя, – сказал тогда Шамрон. – Все будет так, точно ты никогда и не существовал».

Габриэль пересек неф часовни Святого Иеронима в правой части церкви. Алтарная икона была скрыта в глубокой тени. Габриэль опустил монету в электросчетчик, и лампы вспыхнули, осветив последнюю крупную работу Джованни Беллини. Габриэль постоял, зажав правой рукой подбородок, слегка наклонив голову набок, рассматривая полотно при наклонном свете. Франческо Тьеполо отлично поработал, заканчивая реставрацию за него.

Собственно, Габриэль почти не мог бы сказать, где он прекратил работу, а Тьеполо начал. «Ничего в этом нет удивительного, – подумал он. – Они ведь оба прошли обучение у венецианского мастера реставрации Умберто Конти».

Счетчик отключился, и свет автоматически погас, снова погрузив полотно в темноту. Габриэль вернулся на улицу и пошел через Каннареджио на запад, пока не дошел до чугунного моста, единственного в Венеции. В Средние века в центре моста была калитка, и ночью у нее стоял сторож-христианин, следя за тем, чтобы содержавшиеся в темнице на другой стороне не могли сбежать. Габриэль пересек мост и вошел в темный проход, который вывел его на широкую площадь – Кампо дель Гетто-Нуово, – центр древнего гетто Венеции. Было время, когда в гетто жили более пяти тысяч евреев. Сейчас тут жило всего двадцать из четырехсот евреев города и большинство из них – старики в «Каса ди рипосо израилитика». [4]

Габриэль пересек площадь и остановился возле номера 2899. На маленькой медной дощечке значилось: «COMUNITA EBRAICA DI VENEZIA» – «Еврейская община Венеции». Он нажал на звонок и быстро повернулся спиной к камере наблюдения над дверью. После долгого молчания знакомый женский голос прохрипел в переговорное устройство: «Повернитесь, чтобы я увидела ваше лицо».

Он стал ждать, как она велела ему, на деревянной скамейке в освещенном солнцем углу Кампо, близ памятника венецианским евреям, которых в декабре 1943 года отправили на смерть в Аушвиц. Прошло десять минут, потом еще десять. Наконец она вышла из помещения и, не спеша перейдя через площадь, остановилась в нескольких футах от него, словно боялась подойти ближе. Габриэль сдвинул солнцезащитные очки на лоб и посмотрел на нее, освещенную слепящими осенними лучами. На ней были расклешенные синие джинсы, плотно облегавшие бедра, и замшевые сапоги на высоких каблуках. Белая блузка не скрывала щедро наделенной природой фигуры под ней. Непокорные золотисто-каштановые волосы были схвачены атласной лентой шоколадного цвета, и на шее был шелковый шарф. У нее была очень темная оливковая кожа, а широко раскрытые миндалевидные глаза были цвета карамели с золотыми крапинками. Цвет их менялся в зависимости от настроения. В последний раз, когда Габриэль видел Кьяру, глаза у нее казались почти черными от гнева. Скрестив руки на груди, она осведомилась, что он делает в Венеции.

– Привет, Кьяра. До чего же ты прелестно выглядишь.

Ветер подхватил ее волосы и швырнул несколько прядей в лицо. Она отбросила их левой рукой. Бриллиантового кольца, которое Габриэль подарил ей к помолвке, не было. Теперь на ее пальцах были другие кольца и новые золотые часы на запястье. Чьи-то подарки, подумал Габриэль.

– От тебя не было ни звука, с тех пор как я уехала из Иерусалима, – произнесла Кьяра намеренно ровным тоном, каким говорила всегда, когда старалась сдержать чувства. – Прошли месяцы. А теперь ты вдруг являешься без предупреждения и рассчитываешь, что я встречу тебя с распростертыми объятиями и с улыбкой на лице?

– Без предупреждения? Я ведь здесь потому, что ты просила меня приехать.

– Я? О чем ты, черт возьми, говоришь?

Габриэль пристально посмотрел на нее и понял, что она ничего не утаивает.

– Прости меня, – сказал он. – Похоже, меня ввели в заблуждение.

Она играла концами своего шарфа, явно наслаждаясь его смущением.

– И кто же?

«Донати и Тьеполо, – подумал Габриэль. – А может, и сам папа». Он резко поднялся:

– Это не важно. Извини, Кьяра. Приятно было тебя повидать.

Он пошел прочь, но она схватила его за локоть.

– Подожди. Постой минутку.

– Это ты из вежливости?

– Вежливость – она для разведенных пар с детьми.

Габриэль снова сел, а Кьяра продолжала стоять. Из прохода появился мужчина в темных очках и рыжем блейзере. Он с восхищением посмотрел на Кьяру, затем пересек площадь и исчез на мосту, ведущем к двум старым сефардистским синагогам. Кьяра посмотрела вслед мужчине, затем повернула голову и внимательно оглядела Габриэля.

– Кто-нибудь говорил тебе, что ты не просто похож на человека, который спас папу?

– Он итальянец, – сказал Габриэль. – Разве ты не читала про него в газетах?

Она пропустила его слова мимо ушей.

– Когда я увидела это по телевизору, я подумала, что галлюцинирую. Я узнала тебя. Ночью, когда все поуспокоилось, я навела справки в Риме. Шимон сказал мне, что ты был в Ватикане.

Внезапное движение на площади заставило ее повернуть голову. Она увидела мужчину с бородой, прорезанной проседью, и в мягкой шляпе, спешившего ко входу в центр общины. Это был ее отец – главный раввин Венеции. Она приподняла носок правого сапога и закачалась на каблуке. Габриэль хорошо знал эту позу. Она означала, что следует ждать вспышки раздражения.