На острие - Майкл Ридпат Страница 15

Один из партнеров аудиторской фирмы высказал кое-какие претензии к бухгалтерской практике фонда «Тетон». Когда Мартель попытался от них отмахнуться, Черил ему не позволила. Она выступила с такой серьезностью, что просто очаровала его.

Эта женщина должна принадлежать ему, решил он тогда.

Черил жила в Нью-Йорке, и, оказавшись в очередной раз в этом городе, Мартель пригласил ее на ужин. Она сказала – нет. А как насчет оперы? И здесь последовал отказ. Не хочет ли она приехать в Джексон-Холл покататься на лыжах? Категорически нет. Но Мартель не сдавался, понимая, что его не отвергают окончательно. Он чувствовал, что нравится девушке, и видел, что ее заинтриговал его французский шарм, возраст, прошлый опыт и богатство. Ему казалось, что она готова сказать «да». Но в Висконсине у нее был бойфренд. Отказать ему было бы неправильно, так как он одновременно являлся и ее клиентом.

В конце концов она капитулировала. Мартель пригласил Черил и ее босса с супругой поужинать на яхте, которую арендовал в нью-йоркском порту. Он окончательно очаровал девушку, безукоризненно играя весь вечер роль французского джентльмена. И когда в конце вечера он пригласил ее отужинать с ним тет-а-тет в «Ла-Сирк», Черил не смогла отказать.

Миновало полгода, и Мартель пошел дальше. Оказалось, что и в постели она была столь же прекрасна, как и в остальном. Но Черил по-прежнему выводила его из себя, отказываясь сопровождать его на некоторые светские сборища. Она даже пыталась прекратить всякие отношения, заявив, что не желает стать содержанкой богача. Мартель предложил ей поселиться у него в Джексон-Холл, но она сказала, что ей надо заботиться о своей карьере. Тогда он предложил ей выйти за него замуж. Но у Черил имелся выбор. Кроме того, была еще одна проблема – они принадлежали к разным конфессиям: Мартель был католиком, а Черил – лютеранкой. Для того чтобы сказать «да», ей потребовалось три месяца.

Поначалу Черил просто наслаждалась жизнью в Джексон-Холл. Она стала брать уроки и скоро превратилась в весьма искусную лыжницу. Летом она любила совершать конные прогулки в удаленных от цивилизации местах. Мартель построил для нее студию художественной керамики, чтобы его молодая жена могла заниматься любимым делом – изготовлять вазы и кувшины в индейском стиле. Мартель предложил ей открыть в городе галерею, но она отказалась, заявив, что ее работы недостаточно хороши. Жан-Люк был даже готов тайно приплачивать тем, кто согласился бы приходить в студию и покупать произведения гончарного искусства вне зависимости от того, хороши они или никуда не годятся. Но Черил предвидела подобную возможность, и рядом со студией возникла кладовка, где нашли упокоение сотни горшков и кувшинов.

Он наклонился, чтобы поцеловать жену, и уловил аромат ее духов, слегка приправленный запахом пылающих в камине сосновых поленьев.

– Ты выглядишь очень усталым, любимый, – сказала она, – и страшно напряженным.

Мартель уныло кивнул и рухнул в кресло. Черил отложила книгу и сняла ноги с софы. На ней были обтягивающие джинсы и легкая футболка с коротким рукавами. Пока она направлялась к нему, Мартель не сводил с нее глаз. Встав за спиной супруга, Черил принялась разминать ему плечи.

– О… как хорошо.

– Неужели рынки вели себя сегодня отвратительно?

– Да, можно сказать и так, – пробормотал он.

Он не стал делиться с женой событиями этого дня. Но не потому, что она бы его не поняла. Нет, совсем напротив. Она поняла бы его отлично и до смерти бы испугалась.

– Тебе пора завязывать с делами, – проговорила Черил. – Постоянный стресс не идет тебе на пользу.

– Возможно, в будущем году я так и сделаю.

– Но почему не сейчас? – спросила она, и ее руки прекратили движение.

Мартелю хотелось попросить ее продолжить, но он промолчал в надежде, что она догадается сама.

– Ты заработал денег больше, чем нам надо. Есть масса дел, которыми можно было бы заняться. Собирать средства для музеев, например, – сказала Черил.

Она входила в совет директоров Национального музея художников-анималистов, занимающего весьма эффектное здание в трех километрах к северу от Джексона, и относилась к своей роли весьма ревниво. Мартель всеми силами потакал ее страсти, хотя, по его личному мнению, тот, кто видел изображение одного бизона, знаком со всеми остальными тоже.

– Ты не понимаешь. – Он попытался говорить спокойно. – Операция, которую я сейчас провожу… Если все получится, как я задумал… когда все получится… все поймут, что я настоящий профи в хеджевых фондах.

Черил рассмеялась.

– Эй, жена, я требую, чтобы ты проявляла по отношению к мужу хоть немного уважения! – запротестовал Мартель, заключая ее в объятия.

Черил позволила ему притянуть ее ближе, и все кончилось тем, что они оба грохнулись на ковер. Когда Мартель поцеловал жену, та все еще продолжала хихикать. Затем, оставаясь рядом с камином, они неторопливо стянули с себя одежду. При виде ее светлой кожи, на которой играли отблески огня, Мартель ощутил возбуждение. Он страстно поцеловал ее, а затем… А затем… А затем – ничего.

Черил делала все, что могла – а могла она многое, – чтобы вернуть его желание, но из этого ничего не вышло. Дело было совершенно безнадежное, и оба это знали.

В конце концов она сдалась. Бросив свое никчемное занятие, Черил собрала валяющуюся на ковре одежду и принялась одеваться.

– Прости меня, mon ange, [4]– произнес Мартель.

– Ты должен что-то предпринять. В конце концов, есть же таблетки…

– Все будет в порядке.

– Это продолжается уже шесть месяцев, и все из-за твоей треклятой гордости. Здесь нечего стыдиться. Пусть ты и не являешься великим французским любовником.

– Эй, послушай, разве я раньше не заставлял тебя визжать от страсти? – возмутился глубоко уязвленный Мартель.

– Весьма трудно заиметь ребенка без секса, – продолжала Черил. – В Висконсине нас многому научили, но этому обучить не могли.

– Терпение.

– Само по себе это не пройдет, – заметила она, втискиваясь в джинсы. – Ты должен что-то сделать, чтобы у тебя стало получаться.

Натянув футболку, она вышла из гостиной и, хлопнув дверью, направилась в студию. Мартель лежал голышом на ковре, а смятое белье находилось в нескольких сантиметрах от его носа. Комок в желудке снова дал о себе знать.