Семилетняя ночь - Чон Ючжон Страница 15

Время в подводном мире протекает неравномерно, словно водное течение – с разной скоростью. То тащится, как трёхколесный велосипед ребёнка, то несётся, как мотоцикл байкера. Время в «Атлантиде» подобно взмаху руки фокусника. Махнёт он один раз рукой – и в этот короткий миг целый час исчезнет в его рукаве.

Температура тела Сынхвана упала до опасного уровня, кожа почти ничего не чувствовала. Всё расплывалось перед глазами уже не только из-за мути, поднятой течением. И даже чёрно-белая деревня становилась цветной. Его охватило чувство эйфории. Это всё предупреждало об азотном наркозе.

Пообещав себе, что это последний снимок, Сынхван направил камеру на именную дощечку на дверном косяке. Этот дом стоял на самом высоком месте в деревне Серён. Он щёлкнул, и дощечку осветила вспышка. В её свете сама дощечка исчезла, была видна только надпись – О Ёнчжэ.

22:45, остаток воздуха – 120 баров. Сынхван в спешке покинул деревню. Он выпустил воздух из жилета и начал подъём. Времени плыть обратно по тому же пути не было. И он со скоростью девять метров в минуту сразу поднялся над деревней и посмотрел вниз. Потихоньку цветной пейзаж вновь превращался в чёрно-белый. В его памяти всплыла табличка на особняке, и он вспомнил одного мужчину и одну очень красивую девочку.

Это случилось ночью в первые выходные после того, как он переехал на озеро Серёнхо. Апологет-начальник в тот день отправился домой в Сеул. Сынхван остался в съёмном доме один. Примерно в двенадцать часов ночи, когда он уже задремал, послышался резкий крик. Сынхван открыл глаза, вокруг было тихо. Он подумал, что это был сон, и вновь закрыл глаза, но через некоторое время проснулся от тихого хныканья ребёнка. Слышалось оно слабо, но было понятно, что звук идёт откуда-то снаружи. Он достал подводный фонарь и открыл окно. В тени под ольхой, две ветки которой были скрещены, сидела девочка. Она была в одних трусах и прикрывала грудь руками. Девочка съёжилась от холода и, хныкая, повторяла: «Не смотрите, дяденька, не смотрите…»

По голосу было ясно, что девочке стыдно. Сынхван послушался её. В этой ситуации лучше сделать вид, что ничего не заметил. Но девочка потеряла сознание, и ему ничего не оставалось, как выскочить к ней через окно. Девочка выглядела так, будто повстречала в лесу разбойника. Её нос раздулся, как большой пельмень. Каждый раз, когда она выдыхала, из горла раздавался хрип. На теле были чётко видны следы от розог. Местами кожа потрескалась. Сынхван укрыл девочку пледом, взял её на руки и побежал к главным воротам, так как вспомнил, что там, рядом с магазинами, есть медицинский пункт. Выяснять, чья она дочь и кто её избил, он будет потом.

В выходные, и к тому же ночью, врача на месте не было. Позднее, сделав рентгеновский снимок, молодой врач с коротко стриженными, как у солдата, волосами сказал, что у девочки сломан нос. Затем он задал вопрос, на который у Сынхвана не было ответа:

«А что случилось?»

«Не знаю. Она сидела под окном моей комнаты и неожиданно потеряла сознание».

Полицейский, прибывший по вызову, знал девочку. Ее звали Серён, она была дочерью хозяина лесопарка. Ей было двенадцать лет. Он даже знал телефон её отца. Достал мобильный и куда-то позвонил. Через некоторое время появился мужчина в тёмно-синем пиджаке и сверкающих ботинках.

«Вы, видимо, не из дома?» – спросил полицейский.

«Я был на пути домой, когда вы мне позвонили».

Мужчина даже краем глаза не посмотрел на девочку. Он встал перед дверью, загораживая её, и уставился на Сынхвана. Чёрные зрачки его глаз были так сильно расширены, что казалось, в них нет белков.

«А кто вы такой?» – спросил мужчина.

Сынхван откашлялся.

«Я вообще-то живу в сто втором доме».

«С какого времени вы там живете? Я вас никогда не видел».

Сынхван почувствовал, что ему трудно дышать. Такое случалось, когда он был напряжён. В глазах собеседника было что-то очень неприятное. Провокация какая-то.

«Несколько дней уже живу, – медленно ответил Сынхван, восстанавливая дыхание. – Я не знал, что это ваша дочь».

«Объясните, почему именно вы привели мою дочь сюда».

«Это я сам хочу у вас спросить. Почему ваша дочь потеряла сознание под моим окном?»

Мужчина обернулся и спросил у врача:

«Нет ли следов насилия?»

Врач повторил те же слова, что он сказал Сынхвану.

«У неё сломан нос. Есть ссадины, которые, кажется, являются следами от розог…»

«Вы видите только это? Лично я вижу, что моя дочь голая лежит в медпункте, я также вижу мужчину, который говорит, что принёс её сюда среди ночи».

Сынхван потерял дар речи. Он не ожидал такого удара. Врач захлопнул папку, по лицу его было видно, что ему всё это неприятно.

«А что, ваши глаза не видят полицейского, которого мы вызвали?»

В это время полицейский смотрел на Серён. Она пришла в себя и украдкой смотрела на отца. Тот понял, что дочь проснулась.

«Что этот мужчина тебе сделал? – большим пальцем он указал на Сынхвана. – Он бил тебя? Трогал?»

Сынхван нервно сглотнул. Серён тихим голосом ответила: «Нет».

Полицейский спросил:

«Тогда где ты так поранилась?»

Серён посмотрела на полицейского, на врача, остановила свой взгляд на Сынхване и снова посмотрела на стража порядка. Было видно, что она всячески не хочет встречаться взглядом с отцом. В её больших, как у кошки, глазах блестели слёзы. Нет, это были не слёзы. Сынхван был уверен, что это был страх.

«Вы сказали, что вас зовут Ан Сынхван? Выйдите на минутку, пожалуйста», – сказал полицейский. Но Сынхван не послушался, ведь его жизнь зависела от слов девочки.

«И вы, директор О, тоже выйдите, пожалуйста».

Мужчина, которого назвали директором О, бросил взгляд в сторону дочери и не шелохнулся.

«Вы оба слышите меня? – поторопил их полицейский. Сынхван и отец девочки посмотрели друг на друга и одновременно направились к двери. – Но далеко не уходите, мы быстро закончим».

Мужчина сел на скамейку за дверью. Он облокотился на подлокотник, откинул назад голову и смотрел на Сынхвана без всякого выражения. Его чёрные-пречёрные зрачки были расширены. Плечи были очень плотными и вздутыми, будто на них выросли мускулы. Он походил на зверя, который может напасть в любой момент. Сынхван сел напротив, всячески пытаясь выглядеть хладнокровно. Он старался расслабиться и сохранять безучастное лицо, но это было трудно и совсем у него не получалось. Все мысли вылетели из головы. Его охватили гнев и страх. К тому же он чувствовал себя оскорблённым. Дыхание становилось всё прерывистее. Очень хотелось покурить, но он не хотел никуда уходить. Вдруг он пропустит что-нибудь важное? Из кабинета ничего не было слышно. Двадцать минут тянулись, словно двадцать часов. Когда дверь открылась и вышел полицейский, Сынхвану показалось, что он сейчас задохнётся.