Последние Девушки - Райли Сейгер Страница 14

– Стало быть, вы репортер. Но я комментариев не даю.

– О Господи, – бормочет она и швыряет окурок на тротуар. Потом наклоняется к огромному рюкзаку, лежащему у ее ног. Он до такой степени потрепанный, тяжелый и набитый – правда, непонятно чем, – что когда она его поднимает, он чуть не трещит по швам. Через мгновение она переходит дорогу, приближается ко мне и опускает свою ношу на асфальт, чуть ли не мне на правую ногу.

– Не обязательно быть такой сукой, – говорит женщина.

– Чего-чего?

– Послушай, я всего лишь хочу поговорить.

Вблизи ее хрипловатый голос звучит обольстительно. В дыхании доминируют запахи виски и сигарет.

– После случившегося с Лайзой, думаю, это неплохая идея.

Вдруг до меня доходит, кто передо мной. Она выглядит совсем не так, как я ожидала. Ничего общего со снимком из выпускного альбома, растиражированным тем далеким летом. Ни открытого лба, ни румяных щек, ни двойного подбородка больше нет и в помине. С тех пор она похудела, а ангельское сияние юности померкло. Время превратило ее в натянутую, потрепанную версию ее былого «я».

– Саманта Бойд, – говорю я.

Она кивает:

– Мне больше нравится Сэм.

6

Саманта Бойд.

Вторая Последняя Девушка.

Кажется, ее история была самой страшной.

Это случилось, когда до окончания школы ей оставалось две недели. Она была самой обычной девчонкой, пытавшейся наскрести достаточно денег, чтобы заплатить за учебу в местном колледже. Ей удалось устроиться горничной в мотеле «Найтлайт Инн», который располагался на оживленной автомагистрали на въезде в Тампу. Как новичок, она была вынуждена работать в ночную смену, разнося утомленным дальнобойщикам полотенца и меняя простыни, провонявшие потом и спермой, в номерах, где постояльцы проводили лишь полночи.

Через два часа после того, как она в четвертый раз заступила на смену, в мотель заявился мужчина с холщовым мешком на голове и начался ад.

Он работал разъездным мастером на все руки, и его до крайности возбуждали те главы из Библии, о которых мало кому приятно говорить. Вавилонские блудницы. Наказание грешников. Око за око, зуб за зуб. Звали его Келвин Уитмер. Но после того лета он вошел в историю как Мешочник.

Прозвище ему подходило: он много что хранил в своих мешках. Ими был забит весь багажник его грузовичка. Мешки пустых металлических банок. Мешки с кожей животных. Мешки с песком, солью и галькой. И еще один, который он прихватил с собой в «Найтлайт Инн», – с полотнами пил, зубилами и гвоздями для забивки в каменную кладку. В целом полиция обнаружила двадцать один инструмент, большинство из которых покрывала толстая корка запекшейся крови.

Из них Саманту настигли два. Во-первых, острое сверло, проложившее путь к ее спине. Дважды. А во-вторых, слесарная ножовка, которая вгрызлась ей в верхнюю часть бедра и задела артерию. Со сверлом она столкнулась перед тем, как Мешочник привязал ее колючей проволокой к дереву за мотелем. А слесарная ножовка появилась, когда ей каким-то чудом удалось освободиться.

В ту ночь погибло шесть человек – четверо постояльцев мотеля, ночной портье по имени Трой и Келвин Уитмер. Последний умер от руки Сэм, которая, едва освободившись, схватила то же сверло, которое он до этого вонзал ей в спину, прыгнула на Мешочника и ударила его в грудь. Потом еще, еще и еще. Полицейские ее так и нашли – с колючей проволокой на теле, верхом на заколотом трупе.

Все это я узнала из статьи в журнале «Тайм», который, по мнению родителей, не читала никогда. Но тот номер я заглотила, прячась под одеялом и сжимая во вспотевшей руке фонарик. Потом меня неделю преследовали кошмары.

История Сэм мало-помалу проделывала тот же путь, что и история Лизы, а впоследствии моя. Вечерние новости. Первые полосы газет. Обложки журналов. Ах, с какой же радостью на нее набросились журналисты. Вполне возможно, те самые, что позже оккупировали лужайку перед домом моих родителей. Сэм дала несколько интервью газетам и журналам, плюс эксклюзивное той телевизионной суке, чьи записочки пахли «Шанель № 5». Скорее всего, примерно за ту же сумму, что и я.

У нее было только одно условие: ни фото– ни видеокамеры ее снимать не будут. Все видели только ту единственную фотографию из выпускного альбома – неизменную иллюстрацию ее страшного испытания. Вот почему ее согласие принять вместе со мной и Лайзой участие в шоу Опры – и открыто выступить перед всем миром на камеру – наделало столько шума. И еще больше, когда я отказалась. Из-за меня все лишились возможности увидеть современную Саманту Бойд.

А через год она исчезла.

Это не стало неожиданностью и случилось не сразу. Сэм испарялась постепенно, будто тающий на солнце утренний туман. Журналисты, готовящие публикации о десятилетней годовщине событий в «Найтлайт Инн», вдруг не смогли ее найти. Мать, в конечном итоге, признала, что больше не поддерживает с дочерью контакт. Ее были не в состоянии отыскать даже власти, считающие своим долгом приглядывать за жертвами насильственных преступлений.

Она пропала. Как говорит Куп, исчезла с радаров.

Ни одна живая душа не знает, что именно тогда случилось, что отнюдь не мешает теориям возникать и расти как грибы после дождя. В одной статье я прочитала, что она сменила имя и уехала в Южную Америку. Автор другой предположил, что Саманта ведет уединенный образ жизни где-то на западе страны.

Всякие любительские сайты, разумеется, выдвигали более мрачные гипотезы, множа теории заговора. Им мерещилось самоубийство, похищение или инициированные спецслужбами операции прикрытия.

И вот теперь она стоит прямо передо мной. Причем выглядит настолько неожиданно, что я теряю дар речи.

– Что вы здесь делаете?

Это все, что мне удается из себя выдавить. Сэм закатывает глаза.

– Здороваешься ты отстойно.

– Простите, – отвечаю я, – здравствуйте.

– Так-то лучше.

– Спасибо. Но это все равно никоим образом не объясняет, зачем вы сюда приехали.

– Но это же очевидно – повидаться с тобой.

Ее голос вызывает в уме злачный бар – прокуренный и проспиртованный. В нем таится мрачная нотка чего-то запретного.

– Просто я подумала, что нам наконец надо встретиться.

Несколько секунд мы смотрим друг на друга. Каждая из нас оценивает ущерб, нанесенный собеседнице теми роковыми событиями. Я понимаю, что Сэм предварительно навела обо мне справки: ее взгляд сначала скользит по моему животу, потом упирается в плечо. Я, тем временем, опускаю глаза на ее ногу, пытаясь припомнить, не хромала ли она, когда переходила дорогу.

В голове всплывает воспоминание о Лайзе. «Мы редкая порода, – как-то сказала мне она, – и поэтому должны держаться вместе».

Теперь, когда ее больше нет, никто больше не в состоянии понять, через что нам пришлось пройти. Только я и Сэм. Нас осталось только двое. И хотя я по-прежнему не понимаю, почему ей понадобилось выходить из тени, просто чтобы меня повидать, я неохотно киваю: