Пособник - Иэн Бэнкс Страница 14

Это, конечно, случайное совпадение; не судьба, не карма, а всего лишь счастливая случайность, но, черт побери, так точно совпало! Никаких потерь! Ничего лишнего! То, что надо: элегантная эконом-оптимальная система (максимальная приближенность к той реальности, какую я мог себе позволить почти год назад, и мне все еще хватает ресурсов на обновленную версию), как раз под эту поразительно макьявеллиевскую супер-игру, мгновенно ставшую классикой, почти на год опередившую свое время и, может быть, даже более привлекательную, чем секс.

Я играю в «Деспота», но думаю о сексе. Завтра я определенно увижусь с И., а потому не могу прекратить думать о сексе. У меня эрекция, и я сижу в темноте напротив компьютера в маленькой комнатке с выключенным светом и включенным радио, а экран компьютера, светящийся соблазнительной, мягко переливающейся графикой «Деспота» — голубое, желтоватое, красное, зеленое, — отбрасывает тень моего члена мне на живот, и эта зараза все время мне мешает, я запихиваю ее под стол, где она трется о металлическую стойку — холодную и противную, так что мне приходится отодвинуться назад, и тогда налитая, пульсирующая дубинка ложится на кромку столешницы; ее крупная алая головка и щелочка то ли глаза, то ли рта вопросительно, безмолвно смотрит на меня, как немой теплый щенок; она меня отвлекает, я гоню от себя желание подрочить, потому что хочу сохранить все это для И., не то чтобы И. это было нужно или это ухудшит мою потенцию, а потому, что мне это представляется важным — часть ортодоксального предсовокупительного ритуала.

Может, нужно просто надеть штаны и покончить с этим, но мне нравится сидеть здесь вот так голышом и чувствовать, как мою кожу ласкает теплый ветерок от калорифера в углу.

Вот, значит, что получается: этот мой мужичок-крепышок весь из себя вылезает, ждет не дождется, когда его приютят в расщелинке, пустят в уютный домик (хотя и готов удовольствоваться меньшим — кулачком), но игра-то тем временем продолжается и грозит продолжиться без моего участия, если отвлекусь на это дело. Потому что «Деспот» интерактивен, «Деспот» продолжит вашу стратегию и без вас, даже если вы просто прекратите играть, потому что он фактически наблюдает за вами, усваивает ваш стиль игры, он знает вас, он из своих кремниевых мозгов выпрыгнет, чтобы стать вами. Все игры-стратегии (игры, имитирующие жизнь или по крайней мере какую-то ее сторону), если предоставить их самим себе, развиваются и изменяются по запрограммированным правилам, но «Деспот» — единственная, которая попытается имитировать вас, если его немного поднатаскать.

Я прикуриваю еще одну «Силк кат» и наливаю граммулечку виски. Сейчас я немного запаздываю в игре, но когда перейду к следующему уровню — сейчас мне до него всего несколько процентов ВНП, — то наверстаю упущенное. Глубоко затягиваюсь «Силк катом», наполняя легкие дымом. Я курю эту пачку с шести вечера, когда начал работать, а потом переключился на игру. Полбутылки виски тоже ушло, и у меня во рту такой терпкий, резковатый вкус, который появляется каждый раз, когда я пью это зелье.

В горле першит от дыма, я кашляю.

Такое иногда случается, когда я курю слишком много. Я давлю окурок в пепельнице, откашливаюсь, затем смотрю на пачку сигарет. Я собрался бросить на некоторое время. Какой смысл в этой вот наркоте, размышляю я. Единственные сигареты, от которых я получаю настоящий кайф, — это те, что выкуриваю утром (когда все равно еще наполовину сплю и не в состоянии насладиться ими, к тому же у меня от утреннего кашля побаливает грудь), а иногда — первая сигарета после нескольких порций спиртного. Да, и еще та, что я закуриваю после того, как бросаю курить на несколько дней. Или часов.

Я беру пачку в руку. Мой кулак почти сжимается. Мне даже кажется, что я вижу, как мои пальцы смыкаются, вижу, как пачка ломается и мнется, словно я и в самом деле это сделал. Но тут мне в голову приходит мысль: черт, я же выкурил оттуда всего пять сигарет. Надо сначала выкурить остальное — нельзя же переводить добро.

Я достаю еще одну сигарету, закуриваю и глубоко затягиваюсь. Опять, поперхнувшись, кашляю, в горле саднит, ощущение такое, что виски и банка пива «Экспортного», которую я заглотал перед этим, вот-вот выплеснутся наружу. На глаза наворачиваются слезы. Идиотский наркотик, совершенно бесполезный, настоящее говно. Затянешься первый раз — и никакого тебе кайфа, вызывает устойчивое привыкание и ведет к летальному исходу, обещая при этом богатое разнообразие, а если не помрешь от рака легких или инфаркта, то в старости тебя ждет омертвение тканей на ногах. Куски мяса начинают отгнивать прямо на тебе и умирать по частям, исторгая гной и вонь, а ты еще жив, но приходится оттяпывать тебе ноги, и ты приходишь в себя после операции, хрипишь, от боли у тебя все горит, и ты страдаешь без сигареты. А табачные компании тем временем спонсируют спорт, сражаются с запретами на рекламу и с нетерпением потирают руки, предвидя расширение рынка на Восток и Дальний Восток, растет число курящих женщин, которые горят желанием доказать всем, что и они могут быть безмозглыми жопами, а по телику показывают судебные процессы, на которых юристы с дерьмом вместо мозгов говорят: «Но ведь пока еще никто не показал, как табак вызывает рак», а ты сидишь и кипишь, а потом узнаешь, что Тэтчер берет у «Филипа Морриса» полмиллиона за консультирование в течение трех следующих лет, и даешь себе клятву никогда больше не покупать их продукцию, но в конце дня все же закуриваешь еще одну сигарету и втягиваешь в себя дым, как прежде, и обеспечиваешь прибыли этим сучьим выродкам.

Порядок. Я уже достаточно завелся; комкаю пачку. Она мнется не ахти как — внутри осталось еще столько сигарет, но я не сдаюсь и двумя руками сминаю ее до половины первоначального объема, несу в туалет, разрываю и вытряхиваю сломанные, измятые сигареты в унитаз, нажимаю ручку и смотрю, как большая их часть плавает и кружится в бурлящем водовороте; я злюсь на них, потому что они не желают смываться из моей жизни, как мне того хочется, и я становлюсь на колени, запускаю руки в воду и одну за другой топлю их обломки, упаковку и табачную стружку, засовываю их в сифон — пусть себе всплывают с другой стороны, где мне их не видно, потом мою руки и вытираю их, к этому времени бачок снова наполняется водой, и я спускаю воду еще раз — теперь она чистая, и я могу спокойно вздохнуть.

Я открываю фонарь в туалете и в комнатушке, чтобы устроить сквозняк, и стою, трясясь от холода, потом, чертовски довольный собой, надеваю халат. Сажусь за компьютер и обнаруживаю, что мой рейтинг в «Деспоте» немного упал, пока я возился со всем этим, но мне плевать; я чувствую себя праведником.

Я вдыхаю холодный ночной воздух и смеюсь, принимаюсь с сумасшедшей скоростью двигать мышкой по столешнице, и маленькая волшебная ручка на экране мечется туда-сюда, хватая и разбрасывая по моей империи иконки, — я строю дороги, углубляю порты, выжигаю леса, прохожу шахты и с помощью довольно иронической Иконы икон воздвигаю все новые и новые храмы самому себе.

Орды варваров из неизведанных южных степей пытаются вторгнуться в мои владения, и я теряю целый час, отбиваясь от этих ублюдков, мне приходится восстанавливать Великую стену — и лишь после этого можно вернуться к картинке королевского дворца и продолжить долгосрочную стратегию по ослаблению региональных князьков и Церкви; я делаю это, ублажая их плотское естество роскошью и великолепием, отчего бароны и епископы деградируют в безнадежных сластолюбцев; теперь этот урожай созрел и его можно собирать, а тем временем моя буржуазия процветает, и я способствую неспешному технологическому прогрессу.