Пазл - Михаил Киоса Страница 14

Излучать оптимизм – один из его профессиональных навыков. Но все равно приятно. Я тоже улыбнулся ему и отправился домой с чувством легкости.

Я ведь и вправду стал легче. Почти на два килограмма.

Я не узнал свой дом. В квартире все вроде на местах, но какое-то жалкое и запущенное. Удивительно, как я не замечал раньше, насколько потускнели обои в спальне? С них почти исчез рисунок. Кухонный пол липкий от грязи. Рядом с помойным ведром уродливое коричневое пятно и линолеум вздулся. Холодильник пропах плесенью. Зеркало в ванной ослепло под брызгами зубной пасты, а на всей мебели наросла мохнатая серая шуба пыли.

А ведь прошло-то меньше недели. Подумать только! Что же станет, если я умру? Вот так, пусти время пожить в твоем доме – и все, что там есть ценного, утратит свой блеск и обратится в ничто. Время прожорливо, всеядно и бессовестно.

В доме не изменился только Фома, мой кот. Полосатый бандит с зелеными глазищами. Как он мне обрадовался! Пока я лежал в больнице, его кормила и присматривала за ним соседка, Маргарита Васильевна. Очень милая старушка. Но очень рассеянная.

Кошачья миска для воды стояла сухая, с многочисленными ободками известкового налета. Я наполнил ее до краев, и Фома тут же прибежал лакать. Напившись, он громко заурчал, отираясь о мои ноги.

– Доволен, котяра, что я дома?

Я накормил его и приготовил ужин для себя в соответствии со строгой послеоперационной диетой, назначенной доктором Алексеевым. Спать лег пораньше, потому что очень устал. Рана под повязкой страшно зудела.

Утром меня разбудил Фома. Он вспрыгнул на постель и, увидев, что я открыл глаза, замяукал и полез мне на грудь, чтобы поприветствовать. Обычно он долго обнюхивает мой нос и трется мордой о подбородок. Испугавшись – а что, если он вздумает пройтись по моему животу и заденет шов, – я столкнул кота с кровати. Он удивился, но не обиделся. И снова полез ко мне.

Я поспешил сесть, откинув одеяло.

Вся простыня оказалась покрыта багровыми следами странной вытянутой формы, будто ночью вокруг меня ползал подстреленный зверь. Фома насторожил уши и принялся обнюхивать кровавые пятна.

Я взглянул на повязку и перепугался: марля промокла от крови. Неужели разошелся шов?!

Но у меня ничего не болело. Точно так же, как и вчера, шрам под повязкой слегка чесался.

Я побежал в ванную. Замирая от ужаса, отодрал липкий бинт, выкинул кусок намокшей марли в раковину и залил рану перекисью водорода – жидкость запузырилась, словно шампанское, и окрасилась желтовато-розовой сукровицей. Я вытер шрам куском бинта и убедился, что все в порядке: толстые края раны не разошлись ни на миллиметр, хотя сам шрам как будто вытянулся и побледнел. Думаю, это иллюзия, просто мне не терпится, чтоб он как можно скорее зажил. Доктор обещал, что рана перестанет кровоточить и затянется за пару дней.

Прошла неделя. Шрам продолжает сочиться. Каждую ночь те же мокрые багровые пятна на бинтах и постели.

Сегодня приходила Лида, моя двоюродная сестра. Принесла целую сумку продуктов, липкие бинты для перевязок и пакет корма для Фомы. Лида беспокоится за меня.

Я успокоил ее, сказал, что чувствую себя не так плохо, но соблюдать диету – для меня настоящая мука:

– Мяса хочется. Ужасно. Отбивную с кровью. А мне нельзя.

– Ничего, наверстаешь еще! – засмеялась Лида. – Ты, кстати, похудел. Тебе к лицу.

Когда она ушла, я подумал: не позвонить ли доктору Алексееву? Он ведь сам говорил – если что-то случится…

– А что, собственно, случилось? – спросил доктор, сняв наконец трубку на четырнадцатом или пятнадцатом гудке. Голос у него был не такой приветливый, как обычно. – Швы не разошлись?

– Да нет, – ответил я.

– Тогда не вижу проблемы! Какое-то время рана еще будет намокать, пока не подживет как следует и рубцы шрама не сформируются.

– Но вы же говорили – пара дней…

– Организм у всех реагирует по-разному, – сухо прервал меня Алексеев. – Опасности нет. Следите только, чтобы шов был сухим. Повязку меняйте, если надо, почаще. Сильно кровит?

Я задрал майку, глянул: бинт оставался белым и чистым.

– Совсем нет.

– Значит, пустяки. Тяжести не поднимать, шов не мочить две недели. Так, что я еще не сказал? Про диету вы все знаете?

– В курсе, – проворчал я. Поблагодарил доктора и дал отбой.

Что-то случилось. Но не уверен, что это мне не приснилось. Я уже засыпал, когда вдруг услышал, как в кухне мяукает Фома. На него по ночам, бывает, находят приступы кошачьей меланхолии, и он орет, тоскуя, наверное, по свободной жизни хищника.

Чтобы пресечь дальнейшие вопли и стенания, я позвал кота к себе: «Фома, кыс-кыс-кыс!» Он прибежал, вскочил на постель, и пружинный матрас заколыхался от его движений – кот начал вылизываться.

Я чувствовал его небольшой вес; он сидел, привалившись к моему бедру. Глаз я не открывал. В комнате было темно и тихо, и я поплыл обратно в свои сновидения… как вдруг Фома снова завопил в кухне.

Я вздрогнул и открыл глаза. И вдруг сообразил, что посторонняя слабая тяжесть рядом с моим бедром – не Фома. Не может ведь кот одновременно сидеть у меня на постели и орать в кухне.

Когда я до этого додумался, горячая волна разлилась в груди и едва не задушила меня. Я вспотел, прилип к простыне, боясь пошевелиться.

Существо на постели тоже замерло. Фома злобно мяукал и, кажется, тряс и царапал дверь кухни. «Ма-а-ау, ма-аау!»

В ушах у меня стучала кровь, голова раскалывалась.

«Мя-асо. Мя-аассо», – мерещился мне чей-то шепот во тьме. Но он сливался с кошачьими воплями, и я решил, что это слуховая галлюцинация.

«Мау!» – «Мясо».

Потом все стихло. Я лежал, прислушиваясь к своим ощущениям. Похоже, операция и все трудности, связанные с нею, легли на мой организм непосильным бременем – нервы не выдержали.

Надо рассказать о происшествии доктору. А может быть… не надо?

Когда в комнате восстановилась спокойная тишина, сон снова затуманил мой разум. Крохотные клочки реальности еще пытались прорваться в сознание, но, подхваченные ночными фантазиями спящего мозга, сцепились с ними, закрутились в разгульном танце, и эта незаконная связь породила дикие, противоестественные в своей мерзости картины.

Мне приснилось, что я сорвал повязку, потому что ужасно засвербел шрам. Он поблагодарил меня. Края крестообразной раны развернулись, как лепестки цветка, и оттуда выбралось нечто темное, бесформенное. Шлепнувшись на пол, оно поползло в сторону кухни, помечая свой путь багровым жирным пунктиром.

Завороженный странным явлением и отчасти им шокированный, я встал и последовал за существом.

Оно вползло в неосвещенную кухню. Яростно зашипел Фома. Открыв дверь, я увидел, как кот, сверкая глазами, отчаянно бьет лапой неведомое окровавленное нечто, выбравшееся из меня, а оно, не пугаясь и не реагируя, преграждает дорогу перепуганному зверю.