Похитители красоты - Паскаль Брюкнер Страница 14

Утром 14 августа, в воскресенье, я проснулась в радужном настроении. Я проспала, вернувшись из больницы, часа два, не больше, но чувствовала себя вполне бодрой. Позвонил Фердинанд, и его обволакивающий, как сеть, голос пролил мне бальзам на сердце. Он любит меня, скучает: этих простых слов было достаточно, чтобы тени рассеялись. Погода стояла великолепная. Я наспех оделась, пошла в бассейн у Центрального рынка, и плавала до изнеможения. Жила я тогда в однокомнатной квартирке в Сантье, на улице Нотр-Дам-де-Рекувранс. Мне хотелось с толком провести день перед новым ночным заточением, и, кое-как побросав вещи в рюкзачок, я пешком отправилась в Люксембургский сад. Воскресений я всегда боялась: выходные дни похожи на затертые монеты, заранее знаешь, что они пройдут как всегда, бесцветные и безликие. Но это воскресенье начиналось неплохо. Я села у фонтана Медичи, в тени платанов, предвкушая сразу два удовольствия: освежающие струи воды и интересное чтение. Мне необходима была передышка, чтобы выдержать еще ночь в больнице. Луизу Лабе я оставила дома и взяла томик «Тысячи и одной ночи», которую давно собиралась почитать — мне было любопытно, за что на эту книгу наложен запрет в большинстве арабских стран.

Только я села, как отбою не стало от желающих меня снять — налетели роем, склонялись один за другим к моему, так сказать, изголовью. Бабник сродни попрошайке: тоже следует закону больших чисел, его волнует количество и ни в коем случае не отдельно взятая персона. Такой тип точно знает, что из десяти женщин, которых он клеит, хотя бы одна согласится выпить с ним чашечку кофе. А из десяти, которых он угостит, неужто не найдется одной-двух, которые, поартачившись немного, позволят и больше? Он не обольщает, он осаждает, берет измором.

Хоть я и была в приподнятом настроении, они в то утро меня достали своими плоскими шуточками и дурацкими подходцами. Настырно подсаживались и несли какую-то околесицу, особо не задумываясь, а сами тем временем так и раздевали меня глазами. Вкрадчиво-льстивые и напористые, все они понятия не имели, что ухаживать и увиваться — это разные вещи. Только один попался ничего, кудрявый, совсем молоденький, с пухлым ртом.

— Знаете, брюнетки вообще-то не в моем вкусе, но для вас я готов сделать исключение.

Он мешкал, продумывал тактику. Ну просто лапочка! Я встала и ушла, улыбнувшись ему («Не унывайте, будет и на вашей улице праздник»). Никогда не держу зла на мужчину, если он мне не понравился: приятно, что попытался. Вот Фердинанд — тот умеет распускать хвост. У всех этих донжуанчиков короткое дыхание, он — другое дело; а ведь тоже когда-то подсел ко мне в кафе, но взял в оборот так лихо, просто наповал сразил своей самоуверенностью, заставив забыть мои предубеждения. Вроде ничего особенного и не говорил, но все с таким блеском, что в его устах обыденное становилось необыкновенным. С ним никогда не было скучно, он обладал талантом, которому я всю жизнь завидовала: умел возвести самые незначительные случаи из своей жизни в ранг эпопеи. Через час знакомства я узнала его главный жизненный принцип: бежать как от огня от трех напастей — работы, родни и женитьбы.

У Фердинанда была одна страсть — театр, он лелеял мечту стать звездой сцены, и ничто не могло заставить его свернуть с избранного пути. Он раз и навсегда предпочел бедствовать, но гореть священным огнем на подмостках, нежели с комфортом прозябать в какой-нибудь конторе. Я всегда восхищалась людьми, которые знают, чего хотят, — сама-то я живу одним днем и обманываю себя, называя свою нерешительность спонтанностью. Нравилось мне и то, что Фердинанд не был весь как на ладони, всегда себя контролировал; больше всего он боялся дать волю эмоциям, и за этим чувствовался какой-то надлом. С ним ни в коем случае нельзя было представлять вещи, как они есть, следовало либо все приукрашивать, либо чернить. Над прозой повседневности рождалась легенда, звездный шлейф событий. Мы лжем, говорил он, из уважения к ближнему, чтобы ему не наскучить. Рассказчик от Бога, он сыпал анекдотами, читал стихи, выдавал потрясающие тирады, и я могла слушать его бесконечно. Это был лучший отдых после моей медицины! Неутомимый в пеших прогулках, он водил меня ночами по всему Парижу, дарил мне город, который я с восторгом открывала. Изобретал замысловатые, запутанные маршруты, показывал только ему известные переулочки, потайные дворы, которые он метил надписью или каббалистическим знаком на стене. Красивым его не назовешь, но в нем бездна обаяния: в полных губах, длинных черных вьющихся волосах, в глазах, которые вас будто ласкают, — под этим взглядом так и хочется коснуться его лица. Ради него я в считанные дни рассталась с моим тогдашним дружком. Я решила, что встреча с ним была мне предназначена свыше: ведь даже номер его телефона я запомнила сразу, как будто знала всю жизнь. С самого начала я сказала себе: не торопись, смакуй этого человека, как хорошее вино, дай ему прорасти в тебе.