След - Патрисия Корнуэлл Страница 14

На ногах у Генри Уолден замшевые, с шерстяной подкладкой, тапочки, и к коричневому кожаному креслу, что стоит напротив дивана, она проплывает почти неслышно, как черное привидение.

– Я приняла душ, – сообщает Генри, опускаясь в кресло и подбирая под себя изящные ножки.

Бентон успевает заметить не случайно мелькнувшую белизну свежей плоти и бледные тени, теряющиеся в потайных уголках между бедрами, но реагирует совсем не так, как отреагировали бы большинство мужчин на его месте.

– А какое вам до этого дело? – спрашивает она, повторяя тот же вопрос, что задает каждое утро с первого дня пребывания здесь.

– Вы ведь лучше чувствуете себя после душа, не так ли, Генри? – Она кивает, глядя на него неотрывно, как кобра. – Мелочи важны. Есть, спать, умываться, делать зарядку. Это помогает вернуть контроль.

– Я слышала, как вы с кем-то разговаривали.

– С этим у нас проблема. – Бентон смотрит на нее поверх очков, положив на колени блокнот, записей в котором добавилось за счет таких слов, как «черный «феррари»», «без разрешения», «скорее всего следили от тренировочного лагеря» и «цель контакта, черный "феррари"». – Частные разговоры – это частное дело каждого, так что давайте вернемся к нашему первоначальному соглашению. Вы его помните?

Девушка снимает тапочки и бросает их на пол. Голые ступни на подушке, и когда она наклоняется, чтобы посмотреть на них, полы красного халата слегка расходятся.

– Нет. – Голос едва слышен. Она качает головой.

– Вы его помните, Генри. Знаю, что помните. – Бентон повторяет ее имя так часто, чтобы напомнить ей, кто она такая, персонализировать то, что было деперсонализировано и, в некоторых отношениях, уничтожено. – Мы договаривались об уважении, помните?

Она наклоняется сильнее, трогает палец – ногти у нее не накрашены – и делает вид, что все остальное ее не интересует, одновременно предлагая Бентону любоваться обнаженной частью тела.

– Помимо прочего, уважение предполагает соблюдение приличий и невмешательство в частные дела другого человека. Мы уже много говорили о границах. Нарушение приличий есть нарушение границ.

Одна ее рука ползет вверх и запахивает разошедшиеся на груди полы.

– Я только что проснулась, – говорит она, словно это объясняет ее эксгибиционизм.

– Спасибо, Генри. – Ему важно убедить девушку, что он не испытывает к ней сексуального влечения, даже в фантазиях. – Но вы встали уже давно. Вы встали, пришли сюда, мы поговорили, а потом вы приняли душ.

– Меня зовут не Генри.

– Как мне вас называть?

– Никак.

– У вас два имени. Одно – то, что дали при рождении, и другое – то, которым вы пользовались в актерской карьере и пользуетесь сейчас.

– Ну, тогда я Генри. – Она снова принимается рассматривать пальцы на ногах.

– Значит, я буду называть вас Генри.

Она рассеянно кивает.

– А как вы называете ее?

Бентон понимает, кого она имеет в виду, но не отвечает.

– Вы спите с ней. Люси мне все рассказала. – Генри делает упор на слове «все».

Бентон гасит вспышку злости. Люси никогда бы не рассказала Генри о его отношениях с Кей. Нет, не рассказала бы, говорит он себе. Генри снова испытывает его. Проверяет прочность границ. Рвется через них.

– Как получилось, что ее с вами нет? – спрашивает Генри. – У вас ведь отпуск, так? А ее здесь нет. Многие через какое-то время перестают заниматься сексом. Вот почему я не хочу быть с кем-то долго. Никакого секса. Обычно через шесть месяцев интерес пропадает. Ее здесь нет, потому что я тут. – Генри поднимает голову и смотрит на него.

– Верно. Ее здесь нет из-за вас, Генри.

– Должно быть, сильно разозлилась, когда вы сказали ей не приезжать.

– Она понимает, – отвечает Бентон, но его словам недостает искренности.

Скарпетта поняла и не поняла. «Тебе нельзя приезжать сейчас в Аспен, – сказал он ей после панического звонка Люси. – Появилось одно дело, и мне придется им заняться».

«Так, значит, в Аспене тебя не будет?»

«Я не могу говорить о деле», – ответил он. Наверное, Скарпетта и сейчас думает, что он где угодно, только не в Аспене.

«Это несправедливо, Бентон, – сказала она. – Я специально выделила две недели. У меня тоже дела».

«Пожалуйста, потерпи. Я объясню все потом, обещаю».

«Как нарочно, именно сейчас. Мы так рассчитывали на этот отдых».

Да, рассчитывали. И вот теперь вместо того, чтобы быть здесь с ней, он здесь с Генри.

– Расскажите, что вам снилось прошлой ночью. Помните?

Генри осторожно ощупывает большой палец на ноге. Хмурится, словно ей больно. Бентон встает, мимоходом подбирает со стола «глок» и идет через гостиную в кухню. Кладет пистолет на верхнюю полку, достает две чашки и разливает кофе. Вкусы у обоих сходятся – они пьют черный.

– Может быть, немного крепковат. Могу сделать еще. – Бентон ставит чашку на край стола и возвращается на диван. – Позапрошлой ночью вам снился он. Вообще-то вы называли его Зверем. – Его проницательные глаза встречаются с ее несчастными. – Прошлой ночью вы тоже видели Зверя?

Девушка не отвечает. Настроение ее резко изменилось по сравнению с утром. В душе что-то случилось, но к этому он перейдет позже.

– Нам вовсе не обязательно говорить о Звере. Если не хотите, не будем. Но чем больше вы мне о нем расскажете, тем скорее я его найду. Вы ведь хотите, чтобы я его нашел?

– С кем вы разговаривали? – спрашивает Генри тем же глуховатым детским голосом. Но она не ребенок. Невинной ее никак не назовешь. – Вы говорили обо мне. – Узелок пояса слабеет, и полы халата снова расходятся, обнажая еще больше плоти.

– Я не разговаривал о вас. Никто не знает, что вы здесь. Никто, кроме Люси и Руди. Надеюсь, вы мне верите. – Он делает паузу, смотрит на нее. – Вы ведь доверяете Люси?