Люди Домино - Джонатан Барнс Страница 14

«Явиться утром в понедельник. Мы пришлем машину в 8».

За этим шла неубедительно задушевная приписка:

«Желаем хороших выходных».

Помывшись и почувствовав, что проснулся не меньше чем на семьдесят процентов, я включил компьютер, залез в Интернет и в «Google» набрал слово «Директорат». Результат — нуль. Если верить лучшей поисковой машине в мире, то организации, которая, по словам Дедлока, была последней надеждой народа Британии, не существовало.

До ухода Эбби я позавтракал вместе с ней и, парируя ее недоуменные вопросы импровизациями на тему получения неожиданного повышения, спросил, один ли я вернулся вчера домой. Она стрельнула в меня странно разочарованным взглядом. Да, сказала она. Вчера вечером она никого не видела и не слышала, кроме меня.

Мы вместе помыли посуду, и она отправилась на встречу с какими-то друзьями, оставив меня бездельничать перед телевизором. Я бесцельно переключал каналы с викторины на ситком, с ситкома на детектив, спрашивая себя, уж не показывают ли всю эту муру, чтобы скрыть истинное положение дел в мире, ту грязь и мерзость, что окружают нас.

В воскресенье, отчасти из-за того, что я не смог придумать ничего лучше, а отчасти из-за того, что мистер Джаспер довольно настоятельно намекнул на это, я отправился в город, где купил себе новый серый костюм, пару сорочек и нижнее белье и где на короткое время мир снова показался мне почти нормальным.

Ближе к вечеру я посетил деда. В палате было больше народу и шумнее, чем прежде, она была набита семьями, которые, исполнившись чувства долга, пришли навестить полузабытых родственников, помещение заполняли их виноватые лица, их скучающие чада и поникшие виноградные гроздья. Они сидели, подавляя зевки, произнося бессмысленные слова, и каждую минуту поглядывали на часы — сколько там еще осталось до того, как их попросят на выход.

Я взял обтянутую тонкой кожей руку деда в свои и лишь раз нарушил молчание, чтобы сказать:

— Что же такое ты скрывал от меня? Что тебе приходилось прятать?

Никакого ответа, кроме нескончаемых укоризненных побикиваний реанимационной системы.

Безделье неожиданно закончилось. Утром в понедельник я вскочил с кровати, принял душ и позавтракал не меньше чем на час раньше того, что требовалось. Я смотрел утренние новости, которые, как обычно, навевали ощущение кризиса и катастрофы, такое же волнение и тревогу я испытывал, наверное, в первый раз отправляясь в школу. Эбби появилась в пижаме и халате, невыразимо изящная, хотя и с опухшими после сна глазами.

— Ты что-то рано.

— Сегодня у меня первый день на новой работе.

— Я знаю. — Она усмехнулась. — Уж я-то этого не могу забыть.

— Очень даже можешь, — пробормотал я. — Что тебе за радость помнить дела постояльца.

Она протянула руку и взъерошила мои волосы.

— Ты больше, чем постоялец.

Я покраснел как рак.

— Новый костюм?

Да, ответил я, купил новый.

— Я так и подумала. Но ты что — поедешь в нем на велосипеде?

— Хочешь верь, хочешь нет, но за мной присылают машину.

Эбби вопросительно выгнула брови.

— Твои дела и правда пошли в гору.

Она исчезла в кухне и несколько минут спустя появилась, неся тарелку с шоколадными мюслями. Я встал, посмотрел на себя в зеркало и повернулся, чтобы попрощаться с ней.

— Ну, желаю удачи.

— Пока. И тебе тоже.

Я направился к двери.

— Генри?

Я повернулся.

— Мне очень нравится твой костюм.

— Спасибо.

— Ты прекрасно выглядишь… — Проказливое выражение мелькнуло на ее лице. — Я бы точно не отказалась.

Последовала еще более длительная, чем прежде, пауза, в течение которой я, если по-честному, и сказать не могу, кто из нас покраснел сильнее.

— Пока, — сказал я и принялся возиться с замком.

Лицо мое горело от смущения и невероятной надежды. Я спустился до половины лестницы и был уже в нескольких шагах от улицы, когда меня вдруг осенило. По злой иронии судьбы сегодня у меня был день рождения.

У тротуара стояло видавшее виды такси, к окну которого был прилеплен клочок бумаги с надписью «ЛАМБ». Водитель (неопрятный, непричесанный, незнакомый с бритвой) был поглощен толстой книгой в твердом переплете. Я постучал по стеклу, и он неохотно опустил его.

— Доброе утро, — сказал я, изо всех сил стараясь выглядеть уверенным. — Я Генри Ламб.

Водитель посмотрел на меня.

— Мне сказали, что вы будете ждать.

Еще один долгий, оценивающий взгляд. Наконец:

— Можете называть меня Барнаби. Вам лучше сесть.

Я распахнул дверь и забрался на заднее сиденье. Внутри все было в длинной белой шерсти, от которой исходил запах мокрой собаки и которая смертельной хваткой вцеплялась в одежду.

— У вас, значит, есть собака? — спросил я, пытаясь завязать разговор. Я пристегнулся, а Барнаби вызвал двигатель к жизни.

— Собака? С чего вы взяли, что у меня собака? Ненавижу этих паршивых тявкалок.

Последовала долгая и очень неловкая пауза. Только проезжая мимо помоек Стоквелла, мы заговорили снова.

— А что вы читаете? — спросил я наконец, все еще пытаясь быть вежливым.

Барнаби, напугав меня, оторвал глаза от дороги, чтобы взглянуть на название.

— «Очерки Райдера Хаггарда и структуралистские проблемы современности».

— Ничего себе названьице.

Барнаби прореагировал на это с почти нескрываемой яростью, словно я оскорбил его сестру.

— Вы что, думаете — я водитель? Или таксист какой захудалый? Так вы подумали?

Я неуклюже дал задний ход.

— Да я даже толком не знаю, что я имел в виду.

— Так я знаю, что вы имели в виду. Я прекрасно знаю, что вы имели в виду. Послушайте, до того как меня завербовали дедлокские приспешники, я был намного больше, чем простой водитель.

— Правда? И чем же вы занимались?

— Я был профессором литературы в одном из самых передовых учебных центров этой страны. Я был признанным авторитетом по литературе страха конца столетия. Так что я хочу оставаться в курсе. Ничего удивительного. Вас это смущает?

— Конечно нет. — Хотя его воинственность и ошеломила меня, я был исполнен решимости оставаться вежливым. — И что же заставило вас оставить науку ради этого?

— А у меня что — был выбор? Эти корыстолюбивые мерзавцы загнали меня в угол. Подстроили мое увольнение из колледжа по самым отвратительным обвинениям. Вся эта история от начала и до конца была сфабрикована. Во всех этих обвинениях не было ни грана правды. Это было подлое, злобное нагромождение лжи. Вы меня понимаете, Ламб? Это все было вранье. Вся эта пакостная выдумка. Вы слышите, что я вам говорю?