Другая женщина - Сэнди Джонс Страница 14

Тогда казалось, что это отличная идея. Но когда я очутилась у мамы с папой, то подумала, что с радостью осталась бы у них. Там было тепло и уютно – и все напоминало мне о давних Рождествах. К примеру, когда я, восторженная семилетка, посреди ночи трясла младшего брата за плечо, чтобы он проснулся, и потом мы крались вниз по лестнице в ужасе оттого, что можем увидеть Санта-Клауса, – но при этом нам не хотелось его пропустить.

– Он поймет, что мы не спим, – шептал Стюарт. – А тем, кто не спит, он не оставляет подарков.

– Ш-ш, – отвечала я. Сердце у меня билось где-то в горле. – Прикрой глаза рукой, подглядывай через щелочку между пальцами.

Мы спускались на ощупь, ориентируясь по перилам, и пробирались к елке, которая стояла в углу главной гостиной. Проходили мимо камина, на котором заранее оставили стакан молока и сладкий пирожок. Подсматривая сквозь пальцы, я видела в лунном свете, озарявшем комнату, что на тарелке остался только кусок пирожка. Я громко ахала.

– Что такое? Он приходил? – нетерпеливо вскрикивал Стюарт.

Я различала очертания завернутых подарков под елкой, и сердце у меня прыгало от радости.

– Приходил, – сообщала я, с трудом сдерживая возбуждение. – Он приходил.

С тех пор прошло лет двадцать, и в этом смысле мало что переменилось. Хотя уже День подарков, мы по-прежнему относимся к нему так, словно это день самого Рождества. По-прежнему собираемся вокруг все той же елки. «Если не сломано – незачем чинить», – твердит папа уже десяток лет, хотя не помешало бы помочь одной-двум хиреющим веткам. Мама по-прежнему настаивает, что подарки под елкой не имеют к ней никакого отношения, а мы со Стюартом переглядываемся, словно заставляя себя в это поверить.

– Ну, как продвигается твое новое романтическое увлечение? – поинтересовалась моя невестка Лора, ненадолго оторвавшись от знаменитой маминой жареной картошки.

Я просто кивнула: рот у меня был набит хрустящим йоркширским пудингом. И потом ответила, улыбаясь:

– Хорошо продвигается.

– Вижу, вижу характерный блеск глаз, – заметил папа. – Я ведь тебе говорил, Валери? Я сказал твоей матери пару недель назад, что у тебя опять появился в глазах этот блеск.

– Опять? – переспросила я.

– Я ведь говорил, Вэл? – воззвал он в сторону кухни, где мама наполняла уже второй соусник. – Я же тебе говорил, что у нее опять тот же блеск в глазах?

– Да что значит «опять»? – засмеялась я. Мы со Стюартом сделали друг другу большие глаза. Рождество – не Рождество, если папа не переусердствует по части хереса.

– Он хочет сказать – впервые со времен Тома, – проворчала мама, врываясь в столовую все в том же непременном фартуке. Мне, наверное, никогда не понять, почему она его надевает только на Рождество, хотя готовит почти каждый день. – Честное слово, Джеральд, деликатности у тебя, как у…

Я выжидательно посмотрела на нее.

– Ну же, ма, – потребовал Стюарт. – Деликатности, как у?..

– Деликатности, как у… – повторила она. Никто не знал, куда она собирается вырулить с этой своей фразой.

Я фыркнула.

– У нас тут одновременно идут три разных разговора, – простонала мама, изображая протест. Она прекрасно умеет делать вид, что для нее все это чересчур, но я точно знаю, что больше всего на свете она обожает, когда вокруг нее – вся семья. А теперь она особенно довольна, потому что появилась маленькая Софи.

– Так чьи там глаза блестели? – негромко спросил папа, словно обращаясь к самому себе.

– Ты говорил про глаза Эмили. – Мама округлила свои собственные. – Потому что у нее новый молодой человек.

– Когда же меня с ним познакомят? – громко вопросил папа. – Надеюсь, он не скотина, как тот, другой.

– Джеральд! – воскликнула мама. – Выбирай выражения.

– Сколько вы уже вместе? – спросила Лора с неподдельным интересом.