Грешница - Тесс Герритсен Страница 14

— Прямо-таки избиение младенцев, — проговорила Риццоли. — У нее не было шанса выжить.

Маура повернулась к секционному столу, на котором лежала Камилла Маджинес, все еще в своих пропитанных кровью одеждах.

— Давайте разденем ее.

Йошима, в перчатках и халате, уже был наготове. Пока детективы изучали снимки, он бесшумно словно призрак выкладывал на лоток инструменты, устанавливал свет и готовил контейнеры для образцов. Мауре даже не нужно было ничего говорить, он читал ее мысли по глазам.

Первым делом сняли черные кожаные туфли, уродливые и практичные. После этого немного поколебались, разглядывая многослойную одежду и готовясь к весьма необычной процедуре разоблачения монахини.

— Сначала нужно снять гимп, — сказала Маура.

— Что это? — поинтересовался Фрост.

— Что-то вроде пелерины. Только я не вижу застежек спереди. И на рентгеновских снимках не просматривалось никаких молний. Давайте перевернем ее на бок, чтобы я смогла осмотреть спину.

Тело, уже застывшее в посмертном окоченении, было легким, как детское. Они перевернули его на бок, и Маура разъединила края пелерины.

— Липучка, — сказала она.

Фрост изумленно хмыкнул.

— Да ладно!

— Средневековье с налетом современности. — Маура сняла пелерину, свернула ее и положила на пластиковый поднос.

— Полное крушение иллюзий. Монашки в одежде на липучках.

— Ты хочешь, чтобы они оставались в средневековье? — удивилась Риццоли.

— Просто мне казалось, что они чтят традиции.

— Мне очень жаль разочаровывать вас, детектив Фрост, — сказала Маура, снимая распятие. — Но сегодня многие монастыри имеют свои сайты в Интернете.

— О боже. Монашки в Интернете! Мой разум отказывается это воспринимать.

— Похоже, следующим снимается наплечник, — продолжила Маура, указывая на накидку без рукавов, ниспадающую с плеч до пят. Она осторожно сняла ее через голову жертвы. Ткань, пропитанная кровью, была жесткой. Она выложила наплечник на отдельный пластиковый поднос и следом за ним — кожаный пояс.

Последний слой шерстяной одежды — черная туника, которая свободно болталась на изящной фигуре Камиллы. Ее последний барьер благопристойности.

За долгие годы работы в морге Маура никогда еще не испытывала такого сильного нежелания обнажать труп. Эта женщина сознательно выбрала для себя жизнь вдали от мужских глаз; и вот теперь ее плоть собирались выставить на всеобщее обозрение, бессовестно щупать и потрошить. Перспектива такого надругательства повергала Мауру в смятение, и она сделала паузу, чтобы собраться с силами. И заметила вопросительный взгляд Йошимы. Если он и был взволнован, то не показывал этого. Его невозмутимое лицо было единственным очагом спокойствия в этой комнате, где сам воздух, казалось, был накален от эмоций.

Маура сосредоточилась на предстоящей задаче. Вместе с Йошимой они приподняли тунику и потянули ее вверх. Платье было свободно скроено, и снять его удалось, даже не тронув рук убитой девушки. Под туникой обнаружились очередные предметы одежды — сползший на шею белый хлопковый клобук, концы которого крепились булавками к окровавленной майке. Эти булавки хорошо просматривались на рентгеновских снимках. Ноги монахини были обтянуты толстыми черными колготами. Под ними оказались белые хлопковые панталоны. Они выглядели невероятно скромно, а их фасон предполагал скрыть как можно больше. Это была одежда старухи, но никак не молодой сексапильной женщины. Под панталонами топорщилась гигиеническая прокладка. Как доктор и подозревала, когда увидела окровавленные простыни, у жертвы была менструация.

Потом Маура занялась нательной майкой. Она расстегнула английскую булавку, затем еще несколько липучек и принялась стягивать ее. Однако с майкой все оказалось сложнее — снять ее с окоченевшего трупа не удавалось. Маура взяла ножницы и разрезала ее посредине. Ткань разошлась, обнажив еще один слой материи.

Маура застыла в изумлении. Она уставилась на тканевый бандаж, стягивавший грудь и скрепленный впереди двумя английскими булавками.

— Для чего это? — спросил Фрост.

— Похоже, она перетянула груди, — сказала Маура.

— Зачем?

— Понятия не имею.

— Может, это вместо лифчика? — предположила Риццоли.

— Не представляю, как можно носить это вместо лифчика. Посмотрите, как туго стянуто. Вряд ли это удобно.

Риццоли фыркнула.

— Можно подумать, лифчик — это большое удобство.

— Выходит, религия здесь ни при чем, — сказал Фрост. — Это ведь не имеет отношения к монашеской одежде?

— Нет, это самый обыкновенный эластичный бандаж. Такой можно купить в аптеке, чтобы сделать перевязку при вывихе.

— Но откуда нам знать, что обычно носят монашки? Я хочу сказать, с нашими познаниями можно было бы предположить, что у них под платьями черные кружева и колготки-сеточки.

Никто не засмеялся его шутке.

Маура уставилась на Камиллу, и ее вдруг осенило, что перетянутые груди могут служить некоей символикой. Уничтожение в себе всякой женственности, подавление женского начала. Полное смирение. О чем думала Камилла, втискивая груди в этот эластичный панцирь? Может, испытывала отвращение к половым признакам? Чувствовала ли она себя чище, свободнее, когда выпуклости на ее груди исчезали, и с сексуальностью было покончено?

Маура расстегнула булавки и положила их на поднос. Потом с помощью Йошимы начала разматывать бинт, постепенно обнажая кожу. Даже душный эластик не смог уничтожить здоровую плоть. Когда был снят последний слой повязки, открылись молодые груди, испещренные отпечатками тканевого узора. Другие женщины гордились бы такими грудями. Камилла Маджинес скрывала их, как будто стыдилась.

Осталось снять последний предмет одежды — хлопчатобумажные панталоны.

Маура осторожно взялась за эластичный пояс и начала стягивать трусы. Гигиеническая прокладка, прикрепленная к белью, была слегка измазана кровью.

— Свежая прокладка, — заметила Риццоли. — Похоже, она сменила ее незадолго до смерти.

Но Маура смотрела не на прокладку; ее взгляд был сосредоточен на обвисшем животе, который мешком лежал между выпирающими бедренными костями. Серебристые полосы выделялись на бледной коже. Какое-то мгновение она молчала, проникаясь осознанием природы этих полос. И сопоставляя все это с туго перетянутыми грудями.

Маура повернулась к лотку, на котором оставила эластичный бинт, и, медленно развернув его, принялась рассматривать ткань.

— Что вы ищете? — спросила Риццоли.

— Пятна, — ответила Маура.

— Но вы уже видели кровь.

— Меня интересуют другие пятна… — Маура замолчала, уставившись на темные засохшие крути, оставшиеся на повязке. «Боже мой, — подумала она. — Неужели это возможно?» Она взглянула на Йошиму: — Давай-ка осмотрим таз.