Стеклянные стены - Андрей Кузечкин Страница 13

– И как ты сюда попал?

– Да просто шел по улице и увидел объявление на столбе: «Проблемы? Поможем!» – и телефон.

– И тебя не смутило, что это секта?

– Тс-с! – Он подносит палец к губам. – Забудь это слово!

– Так, что за разговоры? – звучит за спиной строгий голос.

– Ничего, уважаемый наставник, у нас перерыв – одна минута! – тут же отвечает Дима, вытянувшись по швам.

Наставник подходит к нам. Немолодой, коренастый, лысый – от природы, а не от бритья.

Смотрит на меня уничтожающим взглядом:

– Новенький? Номер!

Я называю свой номер.

– Что такое эссенция? – спрашивает наставник.

Отвечаю без запинки, слово в слово, как в Словаре. Дима смотрит на меня с уважением.

Наставник пробегается по мне взглядом. Ищет, к чему прикопаться.

– Ты бережешь свою эссенцию, МТ-5738? – спрашивает он.

– Да. Держу в чистоте.

– Чистота эссенции – это здоровый разум плюс здоровое тело. Отжимайся.

– Сколько? – уточняю я.

– Тридцать раз. – Наверное, по его мнению, это много.

Опускаюсь на пол и начинаю отжиматься.

Спокойно, Яник, спокойно. Не теряй самообладания. Только не сейчас.

Вскоре слышу строгий девичий голос:

– Что здесь происходит, наставник?

Наставник объясняет ситуацию. Я продолжаю отжиматься.

– Вам не кажется, что вы зря тратите силы этого сотрудника, наставник? – спрашивает тот же голос.

– А вам не кажется, что вы лезете не в свое дело, наставник? – отвечает лысый.

– Давайте я позову координатора, и он решит, кто прав?

Лысый что-то бурчит и уходит.

Я встаю и говорю:

– Спасибо, Викусик!

– Что вы себе позволяете, сотрудник? Какая я вам Викусик? Я ГЛ-4902! Еще раз – и в карцер!

Она старательно отыгрывает роль, но перед тем, как уйти, успевает прошептать:

– Ты отжиматься умеешь, не знала!

Мне плевать на ее восторги. Я думаю, что делать дальше.

С каждой секундой, проведенной здесь, я все больше убеждаюсь, что это не совсем спектакль. Точнее, совсем не спектакль.

Забавно, кстати: даже если все это – не спектакль, то это все равно спектакль, участники которого пытаются меня убедить, что это спектакль, хотя это не спектакль… Башку можно сломать.

Самое простое в моем случае – прожить здесь пять дней и подождать, чем все кончится. Если меня не отпустят – то других доказательств не надо.

А если отпустят? Если вдуматься, это ничего не значит. Допустим, они пускают сюда пожить всех желающих – за скромную плату, эквивалентную стоимости билета. Если человеку здесь не понравилось – его отпускают, и он искренне верит, что побывал в игре. А вот если понравилось… а здесь может понравиться? Почему бы и нет! Люди же уходят жить в монастыри, хотя там условия в сто раз тяжелее.

Нет, правда, больно хорошо: чисто, тепло, кормят, одежду выдают, а что до работы – то работать и во внешнем мире придется, но опасностей там больше, а здесь хотя бы какая– то стабильность. Ну и ну, этак я их и защищать начну!

Надо искать дальше. Я уверен: здесь можно найти что-то очень интересное.

* * *

Рабочий день заканчивается. Все бредут в столовую. Дима не отходит от меня ни на шаг, будто брошенная собачонка, которая нашла нового хозяина.

– А ты нормальный пацан, – сообщает он непонятно к чему.

– Да ты вроде тоже.

– Тут почти все с рождения живут. Со мной не хотят общаться, говорят, что я недообработанный. Да и больно надо, с ними поговорить ваще не о чем. Даже не знают, кто щас президент. Кстати, что хоть там сейчас на воле происходит?

– Думаешь, за месяц что-то могло измениться?

– Не, ну мало ли.

Забавный он.

– Ничего не изменилось. Да и вряд ли что-то изменится в ближайшие десять лет, включая президента.

Он понимающе кивает.

Перед тем как войти в столовую, Дима сообщает, что разговаривать во время еды запрещено – это пачкает эссенцию. Меня это устраивает.

На ужин – рис с соевой котлетой и какой-то горьковатый напиток, должно быть – растворимый цикорий. Вполне съедобно.

После приема пищи персонал потихоньку перемещается из столовой на площадку, где нарисована огромная спираль. Будет вечерний Резонанс.

Я спокойно дожидаюсь начала, слушая трепотню Димы. Наконец в центр спирали выходит красивая высокая женщина с красным браслетом координатора. Обитатели базы со всех сторон движутся к ней.

Дима тянет меня за рукав:

– Митя, не спим!

– Я вернусь! – отвечаю я. – Мне че-то приспичило. – Для достоверности я кладу руку на живот.

– Смотри, по головке не погладят… – укоризненно говорит он.

Мне плевать.

Я возвращаюсь на фабрику.

Почему-то мне кажется, что именно здесь я найду что-то интересное.

Захожу в помещение, куда приносят коробки, иду по коридору, ведущему на склад.

За мной следят камеры видеонаблюдения. Ваще плевать. Мне главное – найти то, что я ищу, а потом пусть ловят. Я сейчас не делаю ничего, что противоречило бы Правилам Игры.

Вот и поворот. Еще один коридор, короткий и узкий.

Еще поворот.

Полутемная лестница. Ступеньки ведут вниз, оттуда тянет холодом.

Кажется, я на верном пути.

Спускаюсь и попадаю в просторный, тускло освещенный подвал.

Голые бетонные стены и пол, чуть-чуть присыпанный песком. Повсюду строительный мусор, куски кирпичей, обломки деревянных ящиков. С потолка кое-где свисают провода.

Шагаю по подвалу в поисках другого выхода. И нахожу его. Черную бронированную дверь, запертую – внимание! – на подвесной замок, а не на электронный. Хороший такой квадратный замок, мощный, тяжелый. Так запросто не перепилишь.

Смотрю на эту дверь минут пять как баран на новые ворота. Что там, за ней? Наверное, что-то важное. Осталось понять, где найти ключ.

На двери осколком кирпича нацарапано: «Стеклорезы». Большими буквами.

Странное слово, такие обычно не пишут на стенах и дверях. Это же не ругательство, не призыв к действию, даже не «здесь был Вася». Хотя здесь, среди стеклянных стен, оно выглядит и как призыв, и немножко как ругательство. Да и как свидетельство того, что какой-то Вася здесь все-таки был.

Наконец-то я могу достать из тайника мобильный телефон.