Слишком близко - Аманда Рейнольдс Страница 13

– Обещаю.

Роб возвращается в спальню.

– Каждый час присылай сообщение. Иначе я немедленно приеду.

Я поднимаю блестящий новенький телефон.

– Договорились.

– Я надеялся, что Саша заедет тебя проведать в обед. К сожалению, она сегодня занята, а с Фином я не могу связаться. Хочешь, сделаю тебе сэндвич?

– Поезжай наконец!

Роб медлит, глядя на меня, как будто собирается что-то сказать. Его высокая фигура заполняет почти весь дверной проем. Уже на пороге он оборачивается.

– Я беспокоюсь, как ты будешь ходить по лестнице.

Я выдерживаю паузу. Интересно, зачем он это сказал? Проверяет, много ли я помню? Увы, нет. Я отвечаю, что буду крайне осторожной. Наконец Роб уходит. Я смотрю в окно спальни, как он шагает под проливным дождем с сумкой для компьютера под мышкой. Он машет мне рукой и торопливо садится в машину.

Даже после его отъезда я никак не могу оторваться от окна, словно опасаюсь, что Роб передумает и вернется. На миг я даже допускаю мысль, что обрадуюсь – из-за нахлынувшего ощущения одиночества и пустоты. Я провожу по стеклу пальцем здоровой руки, пытаясь коснуться капель дождя, и прижимаюсь пылающим лбом к прохладному окну.

Я и правда еще не отвыкла от детей. Рассудок говорит, что времени прошло достаточно, но все еще не осознаю, что Фин съехал уже год назад. По ощущениям, они с Сашей недавно были здесь, и она переселилась совсем незадолго до поступления брата в университет. Когда дети были помладше, поездки в школу и обратно казались мне бесконечными. Я торопила события, злилась, что не остается времени на себя. И вот теперь годы пролетели, и мне не хватает этой рутины. По злой иронии судьбы, год, который ушел на адаптацию, теперь потерян. Перед тем как проводить Фина в университет, я пыталась представить себе новую жизнь – отдельную от детей. Другую, но не хуже прежней. Интересно, удалось ли мне заполнить образовавшуюся пустоту? Может, я нашла новый смысл? Нечто опасное и запретное?.. Внезапное предположение приводит меня в ужас. Неужели я могла рисковать нашим браком? Даже представить страшно.

Я заставляю себя отклеиться от окна и иду по коридору, вдоль опустевших комнат. Столько всего изменилось… голова кругом. Бывшая гостевая, а ныне кабинет Роба, обставлена мебелью в подчеркнуто мужском стиле, явно не по моему выбору. А бывшая Сашина комната при дневном свете выглядит совершенно безликой, как стандартный гостиничный люкс: идеальный порядок и ни капли индивидуальности. Да, она обставлена со вкусом, не исключено, что я и сама приложила руку к ее оформлению, но зачем? Разве к нам приезжают гости? Комната Фина гораздо больше похожа на прежнюю, и это еще тревожнее – как будто его переезд не окончателен.

Вот и лестница. В задумчивости я спускаюсь и снова поднимаюсь, а затем иду в ванную и включаю в душе воду. Раздеваясь, разглядываю свои синяки. Одни побледнели, другие, наоборот, потемнели. Я снимаю эластичную повязку с руки и становлюсь под душ. Мелкие порезы на запястье снова бросаются в глаза. Правда, бьющие по шишке на темени струйки воды не дают о них подумать. Морщась от боли, я едва не падаю и хватаюсь руками за стенки кабины, но желание впервые за долгое время вымыть голову побеждает. После этого, замотав голову полотенцем и набросив халат на еще влажное тело, я опускаюсь на закрытое туалетное сиденье. В глазах темнеет от усталости, и я отдыхаю, опираясь спиной на твердый фаянс. Наконец мне хватает сил снова закрепить повязку, приятно сдавливающую запястье. В окно спальни видно, что дождь продолжается. Окружающий мир холоден и безжалостен; свинцово-серое небо проливается на землю крупными каплями, которыми ветер с размаху хлещет в стекло. Я кладу под голову свернутое полотенце, чтобы не замочить подушку, и вытягиваюсь на постели. Поначалу пытаюсь расслабиться, но стоит закрыть глаза, как в голову настойчиво лезут вопросы. Видимо, поспать не получится. Я беру новый телефон и, щурясь, смотрю на экран, потом нахожу на тумбочке очки. Роб скопировал туда несколько номеров – детей и свои рабочие, но я точно помню, что в старом телефоне контактов было больше. Я силюсь вспомнить, кого же там не хватает, однако мной завладевает другая мысль – о том, что между нами с Робом вырос невидимый барьер, невысказанный и непреодолимый. Мы оба настороже. Он мой муж, любит меня и готов ради меня на все, но его любовь стала навязчивой, а забота – удушающей. Похоже, за последние двенадцать месяцев случилось нечто, изменившее нас обоих. Нечто, о чем никто не хочет мне рассказывать. Размытые видения терзают душу. И в них отнюдь не Роб.

Он полулежит; его лицо скрыто в полумраке. Он так прекрасен, что у меня перехватывает дыхание, а по телу пробегает дрожь. Я тянусь к нему, провожу рукой по изгибу талии, по мускулистой спине и бедрам. Кожа упругая; он моложе Роба.

Я всегда была верной женой, я не оступалась. Нужно отдохнуть и выбросить всю эту чепуху из головы. Убрав полотенце, я ложусь щекой на прохладную подушку. Вскоре мной овладевает сон – просто тьма, без сновидений, без единого лица и образа, за исключением эпизода из отпуска, запечатленного на фото. При виде наших счастливых лиц мне становится неуютно. Картина блекнет, оставляя в голове неясную и тяжелую путаницу из обрывков мыслей, от которой не избавляет даже настойчивый звонок домашнего телефона.

Октябрь прошлого года

Длинные ряды столов застелены белыми скатертями. Отдыхающие у бара приступают к вечерним коктейлям, оглашая окрестности беззаботным смехом. Мы тут третий день и уже дважды отклонили приглашение присоединиться. Роб предпочитает мое общество компании соотечественников. Я разглядываю меню – довольно бестолковый ассортимент блюд, которые считаются здесь европейской кухней. По внешнему виду ни за что не угадать ни вкус, ни состав, и приходится вслепую доверяться поварам. Тем не менее голодные британцы толпятся у экзотически сервированных подносов: им не отбить аппетит даже самыми вычурными сочетаниями вкусов. Окинув взглядом свою тарелку, я решаю не прикасаться ни к чему, кроме небольшого стейка. Мясо оказывается на удивление нежным.

– Тебя ничего не смущает? – спрашиваю я Роба. – Смотри!

Я указываю на вереницу отдыхающих в браслетах. По тону загара можно почти безошибочно определить, как давно приехал каждый из них. Все без исключения – европейцы или американцы, только однажды мне встретилась в лифте милая женщина из Канады.

Он хмурится.

– А что меня должно смутить?

– Одни белые. – Я понижаю голос. – Привилегированная раса.

– Не говори ерунды! – Роб ловко подхватывает вилкой кусок лосося. – Мы на Карибах, естественно, персонал весь местный.

– Вот именно. А среди туристов одни белые.

– Ну а с какой стати тут отдыхать местным? – Он явно не понимает, о чем я.

Впервые эта мысль меня поразила в первое утро после нашего прибытия, когда я вышла на балкон и окинула взглядом все великолепие крошечного островка. Мы вселились накануне поздним вечером, вымотанные длинной дорогой: сначала девятичасовой перелет, потом четырехчасовой частный трансфер с риском для жизни. Видимо, наш водитель виртуозно владел искусством экстремального обгона, каждый раз балансируя на грани катастрофы. Интересно, что хуже – если погибну я или Роб? Наконец, когда мне стало казаться, что конца пути не будет, мы пересели в частную лодку, которая за десять минут домчала нас на остров. Правда, ее немилосердно качало на волнах, и лицо женщины, сидящей напротив, постепенно принимало насыщенный серый оттенок. Уже стемнело, и мы не могли насладиться видом из своего люкса. Фантастическое зрелище открылось только на следующее утро: белоснежные виллы в колониальном стиле, ухоженные сады, пляжи, и в центре комплекса – огромный голубой бассейн с мягкими шезлонгами и отдельными кабинками (всегда накрытыми полотенцами еще до завтрака). Я позвала Роба. Он обнял меня за талию, обронил, что знал, что мне понравится, и пошел дальше искать свой «Киндл»^[2], чтобы читать у бассейна.