Эра беззакония - Вячеслав Энсон Страница 13

У всех свои интересы. В родном уголовном розыске и в соседнем, и выше, выше, до самого МВД. Основных интересов два, с нюансами и вариантами: бабла срубить и карьеру сделать. Эти интересы важнее любых государственных и межпланетных. И работать надо так, чтобы чужих интересов не зацепить, а то, не дай Бог, кто-нибудь на твои наступит. Тут УПК не советчик, и УК нужно применять с умом.

Ходить лучше осторожно, как по минному полю. Нечаянно зацепишь участкового на поборах с ларьков, а потом вдруг окажется, что он чей-то племянник, и долю наверх посылает. Тут тебе раз, и по самые помидоры! За что — всегда найдется. Да, что там участковый, на любой блатоте сгореть можно. И от наркотиков — как от чумы бежать надо. Такие айсберги!

Он научился работать автономно. Сам за себя. В чужие дела не соваться. И людей своих придерживать. Когда стал начальником уголовного розыска отделения, половина рабочего времени уходила на разруливание «грехов» подчиненных. Но проскочил. В академию ушел и за спиной врагов не оставил. Потому, что не лез в чужие дела.

И вот надо же! Носом ткнул его Перельман в эту парашу: «Ищи утечку информации!» А собственная безопасность на что? Время на дворе — какое?! Кого, сейчас, правда и справедливость интересуют?

Начало его карьеры пришлось на пору скандалов с изживанием правдоискателей. В 90-х то тут, то там кто-нибудь не вписывался в общий развал. «Качал права», вдохновленный словами про свободу и демократию. Думал, что только его начальник — мудак и бездельник, а вокруг — спасительная «скала», которая прикроет честного мента, не даст в обиду. Некоторые письма Ельцину писали, открывали глаза.

Повезло тем, кого из органов просто турнули. Кто-то сел, кого-то в «дурку» свезли. А кого и на кладбище. Зато система сплотилась и окрепла. Прониклась рыночными отношениями. Сменила былые принципы на противоположные и бодро зашагала в новое тысячелетие. Милиционеры кончились. Менты стали ездить на дорогих иномарках, покупать квартиры и шмотки. Как вся страна.

«А что вы хотите? Будете Советский Союз дербанить, совестью и властью торговать, а мы на это смотреть и в ладоши хлопать? Ремни потуже затянем, и у каждой дырки в заборе на посты встанем?

Хрен вам! Мы тоже советские люди. Претендуем на долю! У нас тоже кусочек власти имеется. На продажу. Или информации, как в данном случае. Кто на чем сидит».

Калмычков себе не враг. Его не трогают, а он чужие кормушки ломать побежит? Даст повод в своих делах покопаться. Накося — выкуси!

«На гражданку, Коля, на гражданку! По собственному желанию. Служил как вол, а тебя… Рановато, конечно. Еще потянул бы, до пенсии….

В конце концов, что он теряет, уходя? Еще одну звездочку? Так за звездочки теперь не служат. Может, осталась в МВД пара старожилов, которые пришли в милицию не бабло рубить. Случалось такое в прошлом веке. Но Калмычков не смог бы назвать ни одного своего сверстника, для которого служба в милиции была чем-то другим, кроме источника дополнительных доходов. Как ресторан для шустрого официанта. Нет, говорить, конечно, можно всякое, но по факту… За что держаться? За сосущую госбюджет систему, в разы больший теневой бюджет поднимающую наверх, с использованием Закона, как орудия преступления? Так деньги Калмычков научился зарабатывать и без нее… Престиж? Уважение?.. За что уважать? За работу? Бандитов, мол, победили в девяностых годах. Так не выловили и не посажали, а победили в конкурентной борьбе, заменили собой — структурой более эффективной в деле крышевания и вымогательства. Стали круче бандитов. Не за что ему держаться. Уходить надо без сомнений. В органах перспектив у него не осталось. А на гражданке еще развернется, будет уважаемый бизнесмен. Избавится, наконец, от занозы в душе, от подспудного несогласия с двусмысленностью ментовской жизни. Ну, не смог он убедить себя за тринадцать лет, что все это хорошо и правильно. Смирился со способом существования, но душой не принял… Что ж, попробуем жить иначе…»

В таких раздумьях просидел Калмычков до обеда. К генералу не пошел. Бессмысленно и унизительно. Перекусил в столовой, дотащился до своего кабинета. Закрыл дверь на ключ и, порывшись в шкафу, нашел недопитый Женькин «Хеннесси», а к нему — засохшую жопку лимона. Нацедил коньяк сразу в три рюмки и одну за другой хлопнул. Дождался, когда тепло потечет по жилам. Взял чистый лист бумаги, ручку, приготовился писать рапорт об увольнении.

К чему тут особо готовиться? Формулировка стандартная: три строчки, число и подпись. Особенно удалась ему подпись.

Только закончил, положил ручку, как в дверь тихонько постучали.

— Кто там, такой вежливый? Обеденный перерыв! — крикнул он грозно, но все же встал и открыл. За дверью стоял генерал Арапов, начальник их с Перельманом Управления.

— Здравствуйте, Калмычков, — поздоровался генерал.

Калмычков посторонился, пропуская его внутрь. Арапов обвел взглядом крошечный Калмычковский гадюшник. Пустая бутылка с шеренгой рюмок, и лежащий рядом рапорт составили центр композиции.

— Здравия желаю, товарищ генерал! — запинаясь от гротескности ситуации, промямлил Калмычков. За полтора года службы в Главке он видел Арапова только на торжественных мероприятиях. Ни разу не говорил с ним лично. Впервые генерал заглянул в его кабинет и, надо же, в самый неподходящий момент.

Генерал поднял за уголок Калмычковский рапорт, пробежал по нему глазами и, скомкав, бросил в переполненную урну.

— Так, примерно, и представлял вашу реакцию, когда говорил вчера с Перельманом. Рад, что не ошибся. Садитесь! — жестом показал он Калмычкову на его кресло, а сам присел в гостевое. — Что-то еще понимаю в людях. Не все, конечно.

Калмычков примостился на краешке, молчал и смотрел на генерала. Впервые он видел его так близко. Высок, худ, приметен снежно-белой седой шевелюрой. Так виделся он из актового зала, когда заседал в президиуме. Теперь Калмычков разглядел усталые серые глаза, бескровные губы, сеть невидимых издали мелких морщин, плотно затянувших впалые щеки. Вблизи генерал оказался другим. Впечатление, как от встречи со старым артистом, вышедшим на публику без грима.

— Удивлены визитом? — спросил генерал, закуривая.

— Еще бы! — ответил Калмычков. — Не замечал, чтобы вы ходили по кабинетам мелких клерков.

— Не прибедняйтесь, Николай Иванович. Разве вы клерк? С вашим опытом и послужным списком. Ценю вас, как полезного для дела сотрудника, — генерал разглядывал Калмычкова. — Не мельтишите, глаз не отводите — не боитесь, стало быть, начальства?

— Н-не знаю. Неожиданно, как-то…

— Вот и не бойтесь, иначе разговор у нас не сложится. Бутылку-то, уберите, заглянет кто ненароком. Подумают, что у меня свой коньяк кончился.

Калмычков смахнул посуду и уже с меньшим напряжением уставился на генерала.

— Сначала о самоубийстве, — сказал генерал. — Копии протоколов я читал. Мне докладывают о ходе расследования. Вчера, вот, видео принесли. От вас хочу услышать: что «не так» в этом деле. Что протокол упускает?