Сестры лжи - К. Л. Тейлор Страница 12

Я неспешно обхожу открытый бассейн, осматривая мокрую плитку на предмет змей, ящериц и лягушек, затем по спиральной лестнице спускаюсь в сад. Здесь, в стороне от огней гостиницы и сияния костра, царил бы кромешный мрак, если б не полная луна; я иду к деревянной скамье у крутого обрыва и устраиваюсь на краешке. Мы провели в Непале не больше недели, и мне до сих пор кажется, что я угодила на другую планету. Всего двадцать четыре часа назад мы были в Катманду, с его рычащим, трещащим, бибикающим трафиком и морем народа на вихляющихся великах. Поверх голов с крыши на крышу скачут обезьяны, обвешанные молодняком. А здесь, в Покхаре, на дальнем горизонте громоздится Аннапурна, похожая на темного уснувшего дракона, а озеро – черная клякса на фоне дрожащих городских огней – отливает лунными бликами. Лондон еще никогда не казался мне таким далеким.

Я отхлебываю вина и опускаю бокал на землю. Похоже, я все-таки перебрала. Ночной ветерок доносит до меня чей-то вопль, положенный на мелодию мадонновского сингла «Холидей». После краткой паузы слышен громкий плеск в стороне, где должен находиться бассейн, затем пение возобновляется. Это Ал. Ее смех и веселье должны показать, что она в порядке – как это было при церемониальном сожжении фотокарточки Симоны парой часов ранее и торжественной клятве «уже никогда и ни за что не связываться с бейби-дайками». Вот вам, пожалуйста: две тысячи миль плюс бутылка красного – и любовь всей ее жизни успешно позади. О, если бы только это было так легко…

Песню подхватывает Линна, ее блеющий фальцет старательно выводит «отпуск» и «праздник», затем умолкает, потому что она не знает слов. Ал хохочет, и Линна хохочет; Ал пляшет, и Линна тоже; Ал тянет ноту, Линна ей вторит. Та же петрушка, когда она рядом с Дейзи; это вообще ее модус операнди. На ум приходит сравнение с теми птичками, которые с одного носорога перескакивают на спину другого: и проехаться можно забесплатно, и паразитов наклевать, да еще и сунуться никто не посмеет.

Уголком глаза я замечаю какое-то шевеление в кустах справа и резко оборачиваюсь. Под легкий листвяной шорох мимо меня крадется геккон. Мягкие кожистые лапки цепляются за рыхлый грунт, выкаченные глаза простреливают местность. Я замираю, не в силах оторвать от него взгляд. Впервые вижу геккона, вот так, запросто, не в террариуме зоопарка. Его черные немигающие глаза до странности красивы, делая своего владельца чуть ли не инопланетянином.

– Так вот ты где! – Дейзи шумно сбегает по лестнице; на локте висит махровое полотенце, в одной руке бокал, в другой свежепочатая бутылка красного. – Эмс, ну прости! – Она плюхается на скамейку, правой рукой обвивает меня за шею и тянет к себе. Вино плещется, заодно попадая мне на купальник. – Я же так просто, смеха ради.

– Знаю. – Я выкручиваю бутылку у нее из пальцев и ставлю на землю, после чего силюсь высвободиться, но она назойливо лезет со своим полотенцем мне в лицо, затирая брызги. – Хотелось бы только, чтобы не за мой счет.

– Да что ты такая недотрога, ей-богу? Подумаешь, посмеялись чуточку.

– Ага. Я с детства обожаю, когда надо мной насмехаются. Родственнички привили.

Сама слышу, до чего хныкающий у меня тон, но остановиться не могу: жалость к себе одерживает верх. Дейзи пьяница агрессивная, я – плаксивая.

– Ну, начинается! – Она преувеличенно тяжко вздыхает. – Мне порой кажется, что Линна права.

– Насчет чего?

– Насчет тебя.

Я отодвигаюсь на пару сантиметров.

– Ну-ка, ну-ка?

– Нет уж, – с прищуром глядит она на меня. Линзы-то сняла: те успели запылиться за шесть часов тряски в рейсовом автобусе, а надеть очки не позволяет тщеславие. – Ты вообще тогда взбеленишься.

– Выкладывай давай.

– Ага. Щас.

Дейзи многозначительно кивает. Похоже, она так надралась, что весь этот разговор ей представляется игрой.

– Дейзи! Рассказывай!

– Ну хорошо, хорошо. Ладно. Короче, она считает, что ты психопатка-пессимистка, да еще на пустом месте. У тебя родители – врачи, неразведенные, братья-сестры живы и здоровы, у самой приличная работа… В сравнении с тем, через что она прошла… да и мы все, кроме тебя… в общем, не вправе ты ныть, ясно?

– И ты с этим соглашаешься?

– Бывает.

Я гляжу на нее, не веря собственным ушам. Пять лет мы были лучшими подругами, и вот пожалуйста, она впервые за все время заявляет, будто я истеричка. Линна не первый год, еще с университета, пытается вбить между нами клин. «Три амиго»: вот какое название она придумала себе, Ал и Дейзи на первом курсе, когда они решили остаться в Ньюкасле на новогодние каникулы, потому что никто из них не хотел видеть родные семьи. Я бы тоже осталась за компанию, но мама применила свой коронный прием, вызвав у меня приступ вины: дескать, разве ты не знаешь, как слаба бабушка? И что потом скажет твоя совесть, если ты променяешь последнее Рождество с ней на пьяное куролесенье с однокурсниками (бабуля, кстати, до сих пор жива и не кашляет)? Линна из кожи вон вылезла, чтобы не подпустить меня вновь, когда я вернулась к началу следующего семестра. Она звала Дейзи с Ал в киношку, устраивала вечеринки у себя в комнате, говоря при этом, что и Эмму, мол, приглашала, да только та отказалась под предлогом зубрежки. Я знала, что в Лондоне Линна с Дейзи встречаются очень часто, так как у обеих свободный график – Дейзи работает в пабе, а Линна – в салоне красоты, – в связи с чем они «нянчились» с Ал вплоть до самого отъезда; но я и помыслить не могла, что у них нет иного дела, кроме как промывать мне косточки.

– Спасибо тебе, – встаю я на ноги. – Подняла настроение, нечего сказать. Не в лоб, так по лбу, да?

– Да сколько можно? Недотрога! – Дейзи тоже встает. – Между прочим, я ту историю рассказывала вовсе не про тебя. А про того козла, которого ты защемила. Потому что смешно.

– Ничего смешного я там не вижу. Эллиот чуть под колеса не угодил.

– Ах, он уже «Эллиот»? А я-то считала, какой-то левый раздолбай прицепился… Да хам он, понимаешь? И заслужил, чтобы его из такси вышвырнули. Я вообще, считай, тебе большое одолжение сделала.

– Вот уж фигушки. Ты его вытолкала просто потому, что он назвал тебя «пьяной дурой»… Дейзи, ты забыла, что пригрозила выяснить, где он работает, и устроить на него охоту, если он затащит меня в койку, а потом даже не перезвонит?

– И что?

У нее блестят глаза. В таком состоянии с ней бесполезно иметь дело. Теперь вечер может закончиться либо ссорой, либо – если я придержу себе язычок – Дейзи попросту вырубится.

Увы-увы. Она закусила удила, и ее уже не остановить.

– Эмма, а ты в курсе, что он пытался и меня склеить? Да-да, я про твоего милого Эллиота, которого ты так рьяно сейчас защищаешь. Весь аж навалился, когда ты в сортир отошла! Вот тебе настоящая причина, почему я выперла его из такси. Не потому, что обозвал меня «пьяной дурой», а потому что он сам по себе кусок дерьма и тебя не заслуживает!