Жало белого города - Эва Гарсиа Саэнс де Уртури Страница 12

До Альваро Урбина значение слов дошло не сразу. Он в ужасе посмотрел на Бланку.

– Это не было нападением, верно? Это сделал кто-то из знакомых…

Бланка опустила глаза, собираясь промолчать. Она все еще была потрясена своей неудачной попыткой покончить со всем разом. Может быть, по этой причине она говорила больше, чем следовало.

– Вы же знаете моего жениха. Имеет ли смысл жаловаться? Скажут, что я это заслужила, и отчасти это верно. Он не знал о моей репутации. – Бланка вновь попыталась подняться по лестнице: было уже много времени. Она говорила больше для себя, чем для доктора, но была слишком возбуждена, чтобы вовремя остановиться.

Альваро следовал за ней на некотором расстоянии, не сводя глаз с ее хромающей ноги.

– О чем вы, Бланка?

– А вы ничего не знаете? Тогда лучше вам услышать все от меня, пока не рассказали другие, – ответила она, останавливаясь.

«Почему бы и нет?» – подумала Бланка, все еще не придя в себя после пережитого потрясения. – Этот доктор производит впечатление доброго малого, к тому же у себя в гинекологическом кабинете все равно рано или поздно он обо всем узнает».

– Это была ошибка юности. Я флиртовала с молодым человеком, деревенским парнем; это случилось на вечеринке в Сальватьерре во время праздника. Потом он попросил, чтобы мы зашли к нему взять пальто. Ветер дул северный, стало холодно, а я была наивна, вот и отправилась с ним на окраину деревни. Между нами не случилось ничего недозволенного – пока он ходил за пальто, я ждала у крыльца – но кто-то видел, как мы возвращаемся вместе, и рассказал, что мы якобы шли с сеновала. Поползли слухи, узнала моя семья, мой отец, родственники. Никто не поверил, когда я говорила, что это была всего лишь прогулка. По правде сказать, никого не беспокоило, правда это или нет. Им было все равно. Думаю, они мне верили, но им нравилась грязь, которой запачкали мою семью. В наших краях считается, что пойти с парнем на сеновал – самая страшная ошибка, из всех, что способна допустить незамужняя девушка. Отец страшно разозлился и обошелся со мной очень жестоко. Меня наказали, я больше не ходила на вечеринки, даже праздник Белой Богородицы просидела дома. Вокруг начали шутить, издевались, называя меня «Белой Богородицей»: это прозвище имело двойной смысл. У нас чуть что – придумывают кличку. С тех пор мою репутацию омрачало сомнение, девственница я или нет. Когда Хавьер начал за мной ухаживать, он не слышал эту историю, а я ему ничего не сказала. Я полагала, что он обо всем уже знает, что я ему действительно нравлюсь и его не волнуют досужие сплетни, но месяц назад он узнал. Пришел на свидание и сразу же спросил, что это за история с Белой Богородицей… Сказал, что рвать со мной уже поздно, что приглашения на свадьбу разосланы его компаньонам и ничего уже не изменишь, в противном случае его фирму и семью ждет настоящий скандал. Мы уже были помолвлены… Но он разозлился, начались избиения. До тех пор он вел себя со мной очень сдержанно. Никогда не был особенно нежен, но внимателен и предупредителен. Я думала, он не захочет на мне жениться, в глубине души предпочла бы, чтобы так оно и было, хотя, разорви он помолвку, я уже никогда не вышла бы замуж. И все-таки…

– Вы напуганы, – перебил ее Альваро Урбина. Он и так уже знал достаточно.

– Мне страшно. Я все время боюсь, что он придет, на что-нибудь разозлится и снова меня ударит.

– Не выходите за него замуж, – внезапно сказал доктор. И покраснел до ушей; он не привык быть таким прямолинейным, но после истории про Белую Богородицу в груди у него кипела ярость.

– Я никто без фамилии, которую носит моя семья. Останусь старой девой. Профессии у меня тоже нет, несмотря на то что я хотела учиться. Я всегда много читала, хотя монашки утверждали, что девушке полезнее уметь шить и вышивать. Это не та жизнь, на которую я рассчитывала, – сказала Бланка в приступе откровенности. Видимо, у нее слишком долго не было близкой подруги, с которой можно отвести душу. Все старые подружки исчезли после той вечеринки в Сальватьерре.

– А у кого в наше время есть друзья? – печально отозвался доктор Альваро.

– У вас тоже их нет, доктор Урбина?

Он снова поднял воротник пальто. Было зябко, но ни за что на свете он не ушел бы с этой пустынной улицы, пока Бланка Диас де Антоньяна была рядом и так внимательно слушала каждое его слово.

– Я добился большего, чем могли себе представить родители, если они вообще о чем-то задумывались. Избежал нищеты и невежества, не ухаживаю за скотиной и не занимаюсь работой в поле. Но, как и все, я полностью завишу от выбора, который сделал, будучи, возможно, слишком юным. Со своей будущей супругой я познакомился еще в раннем детстве, мы с ней одного возраста. Вместе играли. В моей деревне детей было мало… Наверное, я думал, что это и есть судьба. Когда в четырнадцать лет поступил в семинарию, все уже считали нас женихом и невестой, – сказал он, подняв голову и посмотрев на далекие очертания здания, в котором провел не один год. – Мы переписывались, но когда я вызвался сопровождать падре Луиса Мари в миссию, отец Эмилии начал терять терпение. Я к тому времени еще ничего не знал и не видел, и был уверен, что в дальнейшем устроюсь рабочим в Витории с незаконченным средним образованием. Но, работая в миссии, почувствовал призвание к медицине. Пару раз вынужден был помогать во время срочных родов в ужасных санитарных условиях, и падре Луис Мари понял, что я слишком талантлив, чтобы тратить свое время на фабрике. Священники оплатили мне учебу, семья мною гордилась, и отец Эмилии тоже. Образованный зять, забравший дочь с собой в Виторию, – о лучшем он и мечтать не смел.

– Почему вы женились на Эмилии? Из чувства ответственности?

Альваро сжал зубы и отвел взгляд. Когда он вернулся из Эквадора уже почти взрослым мужчиной, она была почти безграмотной. Жизнерадостная, без особых манер, искренняя, простая… Она осталась такой же, как в детстве. Если он с ней порвал, замуж она уже не вышла бы.

– Для жителей деревни, – сказал он наконец, – она была моей невестой. Ни один парень не желал быть вторым. Боюсь, наши обычаи безжалостны к женщине. Я не мог бросить ее, обрекая на бесчестие. Эмилия не виновата в том, что я повидал мир и стал более разборчив.

– Вы порядочный человек.

«Если ты только знала», – проговорил он про себя.

– Не переоценивайте меня, Бланка. За мной много грехов – и мыслью, и словом.

– Но поступали вы по совести, – сказала она.

– Поступал по совести, это да.

– Думаю, это самое главное.

– В наших краях главное не только быть хорошим, но и выглядеть таковым. Это не мои слова – так сказал Юлий Цезарь о своей супруге Помпее Силе: «Супруга Цезаря обязана не только быть порядочной, но и казаться таковой», – произнес доктор.

Для Бланки эти слова прозвучали как пощечина. Они напомнили ей, почему она здесь, а также обо всем том, в чем призналась доктору Урбине. Наверное, она сказала слишком много. Как могла она быть такой наивной?