Все, что вы скажете - Джиллиан Макаллистер Страница 12

Молчание

Я так и не сказала Рубену. Не сказала!

Смотрю, как он помешивает кашу на плите.

Муж всегда отвечает за еду, а я за стирку. Два года назад мы договорились разделить обязанности, чтобы избежать ссор. Думаю, не стоит говорить, что посуда всегда аккуратно расставлена, в посудомойке никогда не залеживаются грязные тарелки, тогда как корзина для грязного белья обычно переполнена.

Рука начинает болеть сильнее и с трудом шевелится. А утром вообще была в странном онемевшем состоянии.

Рубен накладывает кашу. Кухня и гостиная объединены – по сути это квартира-студия, хотя у нас две спальни. Нам здесь нравится, и не важно, что мы слышим, как соседка сверху возвращается домой в три часа ночи, цокая шпильками. Нам нравится мрачность Лондона, душный воздух. А горячий запах городской пыли в метро говорит мне, что я вернулась домой после отпуска. Нравится даже то, что летом мои ноги в шлепанцах чернеют от смога. И даже как выглядят люди в ярком, резком освещении метро после бурной вечеринки: женщины с бледной кожей и смазанным макияжем. В ночном автобусе мы как-то видели мужчину со змеей на плече, и никто на него не пялился. Нравится, что каждая вещь имеет свою цену и что всюду теснота. Наши родители не понимают этого – родители Рубена в особенности – и все спрашивают, почему мы не продадим квартиру и не переедем. «Есть и другие способы экономии», – твердит отец Рубена.

Напротив плиты висит фото с нашей свадьбы, фотограф снимал только репортаж, никакой постановки. «Я не хочу, чтобы мы выглядели излишне претенциозно искусственными улыбочками», – сказал Рубен вскоре после того, как сделал мне предложение. В итоге, свадьба была довольно скромной и не стала самым лучшим днем в нашей жизни. Мы были в полном недоумении от всего, что случилось после его анти-предложения, начинавшегося со слов: «Не хочу относиться к тебе свысока…» Быстра торжественная регистрация – я надела платье до колен, а после был праздничный ужин. Рубен выпил слишком много красного вина и не убирал руку с моего колена, так и ел пиццу одной рукой. А потом, когда он курил во дворике – раньше он курил, – произошло то, что я никогда не забуду.

«Мы сделали это», – сказала я.

Он энергично кивнул, его щеки втянулись, когда он затянулся.

«Мы сделали так, как хотели», – сказал он, точно выразив мое состояние.

Эта простая радость для нас – жить своей жизнью. И к черту всех остальных.

В тот момент мы стояли под одним зонтом, держась за руки. На мне были красные туфли, и я чувствовала себя счастливее, чем это вообще возможно.

Я смотрю на фотографию: она такая искренняя. Мы стоим друг напротив друга, я радостно смеюсь, а Рубен смотрит вверх, на его лице легкая улыбка.

Как я могу ему рассказать? Ведь он больше не будет так на меня смотреть, с этой легкой понимающей улыбкой. Я одна из немногих людей, которые ему нравятся.

Уже четыре часа дня. К этому времени я дважды сбегала в ванную, чтобы позвонить в экстренную службу, набирала номер, но останавливалась в последний момент. Запястье все еще пульсирует, хотя выглядит как всегда – никаких синяков, но рука слабая и безвольная. Посмотрю, станет ли лучше. Как только разберусь с произошедшим – сразу же пойду к врачу.

Говорю мужу, что пойду прогуляться. Чувствую себя не очень – почти ничего ела, но все равно собираюсь на улицу. Рубен смотрит на сумерки за окном и ничего не отвечает. Я осматриваюсь по сторонам, прежде чем пройти несколько ступенек от двери до тротуара, как будто полиция может поджидать меня, не утруждая себя стуком в дверь.

Свежий воздух холодит легкие. Я надеялась, что на улице успокоться будет легче, чем в нашей теплой квартире, но нет, не помогло. Желудок урчит, на плечи навалилась тяжесть. Во время этой прогулки в одиночестве пугает все: отдаленный вой сирен, слишком яркий свет уличных фонарей. Полагаю, моя жизнь в страхе только начинается. Я не чувствую себя счастливой ни на улице, ни дома – остается замкнуться в себе.

Когда я возвращаюсь домой, Рубен играет на пианино в дальней комнате. Он занимается музыкой, только когда меня нет. Замираю на секунду, затем захлопываю за собой дверь. Как я и думала, мелодия обрывается. Рубен стесняется своего таланта, ему кажется, что это слишком экстравагантно.

Муж появляется в дверях комнаты. Мне нравится близость, которую обеспечивает наша квартира, я могу позвать Рубена отовсюду и разговаривать с ним, пока я в ванной, а он готовит на кухне.

– Пункт две тысячи восемьсот восемьдесят девять, – говорит он, стоя в дверях. – Твои милые раскрасневшиеся щечки, когда ты возвращаешься после прогулки.