Остров - М. Беннетт Страница 11

Но хуже рифмовки — основная идея песни. Типа Игры — наше все, и все вообще — Игра, и можно прожить всю жизнь «героем из Осни». Будущее Лоама я увидел ясно, как в озарении: какой-нибудь универ с перекосом в спорт, возможно, спортивная карьера, а потом — Боже, спаси нас! — политика, и вся жизнь — как Забег в Осни. В этой песне и словечка не было о том, что надо любить людей, быть заботливым лидером, не обижать мелких. Нет — победа, и только победа. Гимн свихнувшегося Чарли Шина. А когда песню допели, пошла совсем чернуха. Мистер Ллевеллин, глава школы, он же главный физрук и спортофашист, вышел вперед с огромным серебряным кубком. Я знал, что это за вещица: приз для чемпиона чемпионов, сверкающая и переливающаяся корона Осни, все обращались с ней словно со священным Граалем. И вот старина Ллевеллин вынес ее в центр квадрата, бережно, будто ядерную боеголовку. Он поставил кубок наземь, на бледный каменный круг в середине газона. Затем он снял с кубка крышку и высоко поднял ее, ловя отблески солнца.

И звучно провозгласил:

— Кто здесь — герой из Осни?

Школа хором:

— Я — герой из Осни.

Сам не зная зачем, я приподнялся на цыпочки, высматривая Флору, ее розовые и лиловые пряди свешивались из-под цилиндра. Казалось бы, это потешно, однако она выглядела круто, в стиле стимпанк. Нравится ли ей зваться «героем из Осни»? Между прочим, совместное обучение здесь началось еще в 1918 году. И точно: губы Флоры были плотно сжаты. Она не присоединилась к хору. Первая слабая примета мятежа, какую мне удалось в ней углядеть. Я подался назад. Мистер Ллевеллин выкрикнул:

— Есть здесь Четверти?

Лоам шагнул вперед.

— Я — Четверть! — проорал он.

— Кто чемпион чемпионов?

И вся школа хором:

— Лоам — чемпион чемпионов!

Лоам промаршировал в середину двора, снял цилиндр и подбросил его — требовалось как можно выше, и у Лоама, само собой, он полетел высоко. Я так и не заметил, когда же цилиндр наконец упал. И тут старина Ллевеллин увенчал Лоама — кроме шуток! — крышкой дурацкого трофея. Другого слова нет. Это и правда была коронация, на хрен.

Лоам обернулся, весь такой гордый и торжествующий, на лице его было написано: «Победа!», хотя выглядел он тупарь тупарем с этой серебряной крышкой (да еще украшенной шишечкой) на голове.

И вся школа, лишь за моим скромным исключением, принялась бросать цилиндры в воздух. Было похоже на разновидность выпускного, только специально для богатых, все эти черные шляпы в воздухе. Чистый сюр. Я перехватил взгляд Флоры и увидел, что ее цилиндр тоже плотно сидит на голове, а вокруг, словно в замедленном движении, опускались на землю все остальные головные уборы, и в этой черной метели Первые ринулись к Лоаму, подхватили его и понесли к главной арке, а оттуда стали передавать с рук на руки, от Первых к Одиннадцатым, он словно скользил над толпой, совершая круг почета вдоль всех четырех сторон, надвигаясь на меня, единственного Двенадцатого, но Одиннадцатые его уронили, и Лоам тяжело рухнул к моим ногам. Он чуть не сшиб меня, в нос ударил знакомый запах пота и одеколона после бритья, само собой, Лоам не извинился и даже не глянул в мою сторону, а вскочил и понесся вокруг двора легкой побежкой, не ускоряясь, одной рукой придерживая на голове серебряную крышку, другой помахивая на бегу. Кто-то откуда-то притащил школьное знамя с деревом и островом и накинул Лоаму на плечи, словно тот Олимпийские игры выиграл или еще какую крутую хрень. А уж Лоам постарался выжать из этой минуты все по максимуму.

А я наблюдал — единственный во всей школе, кроме Флоры, кто не приветствовал Лоама криками и аплодисментами — и видел, как улыбается мисс Харди, и подпрыгивает, и хлопает в ладоши, а мистер Адамсон свистит в два пальца, по-настоящему свистит, как многие бы хотели, да мало кто умеет. И я увидел то, от чего мои надежды разбились вдребезги: мистер Эррингтон — мистер Эррингтон утирал слезу.