В память о Саре - Крис Муни Страница 11

В пятницу утром, около пяти часов, Майк сидел в своем грузовичке, глядя, как легкий снежок покрывает Холм. Ему отчаянно требовалась сигарета, но он не хотел испортить запах сирени. Каждый год на день рождения Сары он заказывал ее в цветочном магазине ДеКарло, и сейчас сирень в пластиковой обертке лежала на пассажирском сиденье. Сильный, но приятный аромат заполнял кабину грузовичка, мысленно перенося его в ту весну, когда Сара — ей тогда исполнилось три годика — спросила, можно ли ей нарвать сирени с дерева на заднем дворе и поставить в своей комнате. Она долго рассказывала ему, как ей нравится ее запах. Он посадил ее на плечи и, нарвав целое игрушечное ведерко цветов, они поднялись наверх и расставили их по всей комнате.

— Нет, папочка, положи цветы под подушку, а не на нее.

Это были ее собственные слова, а вот голос казался чужим. Нет, он принадлежал Саре, но Саре шестилетней. Майк не мог вспомнить, как она разговаривала в три или четыре годика, и он понятия не имел, как она разговаривает сейчас, пять лет спустя, в возрасте одиннадцати лет — одиннадцати с половиной. Сейчас ее тело вот-вот должно было вступить в период полового созревания, начать медленный процесс превращения девочки в молодую девушку. Он не сомневался, что она сменит очки на контактные линзы. Зная ее, он был уверен, что исчез и конский хвост, — она предпочла ему растрепанную короткую стрижку, которую он так часто встречал в последнее время у молодых женщин. Уши у нее проколоты — он надеялся, что всего по одному разу, просто и со вкусом, — и она, скорее всего, уже носит украшения, совсем немного, и пользуется косметикой, интересуется модной одеждой, выбирая ту, что подчеркивает ее незрелые формы, — все эти маленькие перемены, подталкивающие ее на пути к мальчикам. Он спросил себя, если бы встретил ее сейчас, то остались ли бы в ней черты прежней девочки, которой так нравилось подбрасывать поролоновый футбольный мяч на заднем дворе?

Майк отчетливо представлял себе все эти вещи, но лицо Сары, как обычно, выглядело размытым пятном.

Да, конечно, у него оставались фотографии. Он хранил снимки, сделанные в течение тех шести лет, что она росла у него на глазах, а из Национального Центра по борьбе с похищением и эксплуатацией детей ему прислали новые фотографии Сары, точнее, того, как она могла выглядеть сейчас, сделанные с помощью компьютерной графики и представленные в нескольких вариантах. Несмотря на то что они неплохо поработали, — говоря откровенно, они поработали чертовски хорошо, изобразив, как изменялась Сара с каждым годом, — перебирая всевозможные комбинации, он лишь еще сильнее запутывался. По ночам, лежа без сна, он пытался представить себе ее лицо, но перед его мысленным взором неизменно возникала маленькая девочка с выпавшими нижними зубками и криво сидящими на носу очками. Пожалуй, она отчетливо вставала у него перед глазами, лишь когда он был пьян, но теперь, по постановлению суда, он и пить-то больше не мог.

Солнце уже выглянуло из-за верхушек деревьев, когда Майк взял цветы, открыл дверцу и обошел свой грузовичок спереди. Прожектор по-прежнему заливал голую вершину Холма мертвым, безжизненным светом. Кажется, он не гас никогда. Он подошел к тому месту, где нашел санки Сары, присел на корточки и положил сирень на землю. Сильный аромат ощущался даже здесь, на ветру. Он долго смотрел туда, где в последний раз стояла Сара, думая о том, что у воздуха нет ни начала, ни конца, что ветер может пронести аромат сирени над городами и весями в комнату, где сейчас спит его девочка, и, может статься, разбудит ее. Майк представил себе, как Сара вдыхает аромат сирени, и он пробуждает в ней воспоминания о прежней жизни, о нем и о комнате, которая все еще ждет ее в Белхэме. Может, сегодня она поднимет трубку телефона и позвонит домой. Смешно и нелепо надеяться на это, конечно, но такова уж природа надежды. Вы готовы поверить во что угодно.

В бостонском офисе доктора Рэйчел Тило были серые стены цвета грозовой тучи, белый диван и стулья в тон, твердые, как стеклянная крышка кофейного столика. За исключением двух дипломов в дорогих рамочках, полученных в Гарварде, единственным предметом личного обихода оставалась картина маслом, висящая над ее столом, — белый холст, забрызганный кляксами, загогулинами и точками, словно рабочий передник маляра.

Дверь открылась, и в комнату, распространяя вокруг себя удушающий аромат дорогой парфюмерии, вошла доктор Ти, больше похожая на мистера Ти своим колышущимся рыхлым телом, упакованным в дорогой костюм от известного модельера. Из стопки папок, которую она держала под мышкой, боязливо выглядывал экземпляр «Бостон глоуб мэгэзин» за прошлое воскресенье.

Доктор Ти заметила, что Майк смотрит на него, и поинтересовалась:

— Почему вы мне ничего об этом не сказали?

— Нечего рассказывать, — ответил он. — С приближением дня рождения Сары я звоню знакомым репортерам и прошу их еще раз опубликовать ее историю. Это помогает поддерживать интерес.

— Я имела в виду то, что касается вашего отца.

— Я понятия не имел, что репортеры намерены взять у него интервью.

Это была правда. И Майк вынужден был признать, что на него произвел впечатление тот факт, что репортер или репортеры не только разыскали Лу во Флориде, но и каким-то образом заставили его разговориться.

Доктор Ти устроилась в своем кресле.

— Это был первый раз, когда он открыто высказался о внучке, правильно?

— Понятия не имею.

— И как вы отреагировали?

— Никак.

Доктор не сводила с него глаз, наблюдая и оценивая его реакцию на предмет того, что суд определил как «проблемы управления гневом». Сначала ему было предписано пройти курс владения собой, а потом и сорок восемь обязательных сеансов психотерапии. Предлог казался ему совершенно нелепым и надуманным — выяснить, что подвигло его наброситься на Фрэнсиса Джоуну, человека, который, по всеобщему мнению, был ответствен за исчезновение Сары и двух других девочек: пятилетней Каролины Ленвиль из Сиэтла, штат Вашингтон, и Эшли Жиро, шести лет, из Вудстока, штат Вермонт.