Восемь Фаберже - Леонид Бершидский Страница 11

– Что-то ты приуныл, – Фафка толкнула князя острым локотком. – Может, тебе рассказали, что здесь все сокровища – законно приобретенные? Ну так Сноумэн это всем рассказывает. Он ведь тоже законный покупатель: Советы теперь признаны всеми странами, и все, что они, хм, конфисковали – теперь их собственность, которую они имеют право продавать.

– Ворье, – громко и ясно произнес князь Феликс. – Заберу «Перегрину»! Какой стыд!

– Вот и скажи об этом королеве, она сюда собирается, – предложила Фафка насмешливо. – Твоя щепетильность, право слово, старомодна. Сама великая княгиня Ксения не стесняется выставлять здесь те немногие сокровища, которые у нее остались. Вот яйцо с Георгиевским крестом – император подарил его матушке по случаю своего награждения за посещение фронта. А теперь оно у великой княгини. И еще вот это яичко, бледно – лиловой эмали, – взгляни, какие миленькие миниатюры в него были вложены: сам император, императрица и маленькая великая княжна Ольга. Говорят, это ее самый первый портрет. Тоже великая княгиня Ксения решила показать публике, впервые! Мистер Сноумэн умеет быть очень убедительным, ведь у него в клиентах королева, а великая княгиня зависит от ее гостеприимства. Ах, что это я, – Ксения Александровна ведь твоя теща! – В шутливом ужасе Лобанова – Ростовская закрыла рот ладошкой.

– Да, мы с Ириной собирались сегодня ее навестить, – сказал Юсупов несколько растерянно. В Фафкиной трескотне слишком много титулов, но она в чем-то права: этот новый мир совсем не похож на наш, подумал он.

Ирине князь идти на выставку отсоветовал, но жемчужину забирать не стал. И за ужином у тещи намеренно не упоминал о Сноумэне и о выставке на Белгрейв Сквер.

Вечер у великой княгини получился тягостный. Окна были плотно зашторены, отчего небольшая комната казалась особенно тесно уставленной. Ксении Александровне не приходилось пока самолично убирать в доме, как одно время делала Ирина, когда они сидели без гроша в Нью – Йорке, – но на всем в скромном жилище Ксении, и на старомодной громоздкой мебели, и на гравюрах с видами Петербурга, даже на многочисленных иконах в красном углу, будто бы лежал слой пыли. Но, может быть, это просто печальный вид хозяйки вызывал у князя Феликса такую иллюзию.

А деликатность его оказалась излишней. Ксения сама заговорила о драгоценностях Рома – новых.

– Ты знаешь, – с грустью сказала она Ирине, – я продала большую часть матушкиного наследства. Тебе повезло с Феликсом, а твои братья бедствуют. Мне нужны деньги, чтобы им помогать.

– Я знаю, мама, – Ирина встала, чтобы обнять мать. – Мы, конечно же, не в претензии.

– Но я оставила кое-что, дорогое для меня, – продолжала Ксения. – Вы уже были на выставке?

– Я был, – коротко ответил Юсупов.

– Значит, ты видел там яйца. «Георгиевское», потом еще с тремя миниатюрами… Вы знаете, я очень любила Ники. Он был такой нежный, такой ранимый… Совсем не приспособленный для той ужасной ответственности, которую на себя взвалил. Мне так жалко его, словно его убили только вчера. И детей, детей, – вы даже не представляете себе, как я до сих пор по ним плачу. – Сестра свергнутого царя и правда всплакнула, утирая нос кружевным платочком. – Эти яйца я никогда не продам. Не могу и мысли допустить, что они достанутся Мэй и я увижу их у нее в шкафу.

Князю Феликсу было наплевать на яйца. Ему вспомнился Распутин, говоривший об императоре почти теми же словами, которые он сейчас услышал от тещи. Мол, не царь это никакой, а дитя божье. Распутин хотел, чтобы Николай отрекся от престола в пользу жены. Так вышло бы еще хуже – народ ненавидел императрицу, думал теперь Юсупов. Но все-таки… ведь говорил тогда чертов мужик, что без него, Распутина, лишатся «папа с мамой», как называл он августейшую чету, и престола, и сына.

«И вот этот новый мир, – подумалось князю, может быть, впервые так ясно, – ведь это я помог его сотворить».

Но уже через мгновение он подобрал вилку и с аппетитом принялся за еду, хотя говядина была, надо признать, довольно жесткой. Ни Ирина, ни Ксения не успели заметить его кратковременного уныния. Князь Феликс Юсупов не склонен был к рефлексии, иначе она давно бы его убила.

Терлок, 23 марта 2013 года

Работа много раз приводила Молинари в Калифорнию, но даже он не знал, где находится и чем славен город Терлок.

– Сердце Центральной долины, – произнес он голосом горожанина, заброшенного в глухомань, когда они с Иваном читали статью в Википедии. – Интересно, где тогда ее задница. Или, скажем, мозг.

Анечка временно переселилась к Софье, чтобы посмотреть, что ее в скором времени ожидает, и немного к этому попривыкнуть. А Молинари и Штарк купили билеты в Сан – Франциско, предполагая арендовать машину, чтобы проделать оставшуюся сотню миль до резиденции княгини Натальи Васильевны. Таковой следовало для начала считать магазин «Вэлли Хоум Импрувмент» в городе Терлоке, втором по размеру в округе Стэнислос: на сайте ассоциации потомков дома Романовых было указано, что это процветающее предприятие принадлежит внучатой племяннице последнего царя.

Штарку здесь нравилось. Шоссе вилось мимо миндальных плантаций и прочих ухоженных сельскохозяйственных угодий, мимо невысоких скал, поросших хвойными деревьями, мимо скромных городков с плоскими, выгоревшими на солнце домиками. И сейчас было солнечно, хоть и не жарко: ранняя весна в этих местах мягкая. Только вот как занесло сюда Романову? Ладно бы еще она прибилась к старинным русским местам – Форт Росс, Русская река… Вроде бы и сын великой княгини Ксении, Василий Романов, был там, совсем рядом с Сан – Франциско, отпет и похоронен. А в Терлоке среди пяти десятков церквей – совершенно необходимых населению в семьдесят тысяч – нет русской. Если Наталья Васильевна, по династической традиции, набожна, куда она ходит молиться? К грекам? Или даже к армянам?

Молинари вел машину со скоростью ровно на пять миль в час выше разрешенной. Штарка всегда удивляло в нем сочетание такой вот бытовой законопослушности с неглубоко спрятанной агрессией. Наверняка, думал Иван, это две стороны одной медали: он терпит, пока все ведут себя по правилам, но при первой провокации благодарно взрывается.

– Говоришь, князь выращивал помидоры? – спросил сыщик, отрывая взгляд от дороги: здесь она была почти прямой.

– Я про него разное читал, – сказал Штарк. – И что помидоры выращивал, призовые, и что кур разводил. А раньше и шофером работал, и салон красоты держал в Цинциннати, и брокером подвизался, и у Сикорского кем-то в его вертолетном конструкторском бюро…

– Человек Возрождения, – поднял брови Молинари. – Салон красоты в Цинциннати, говоришь?

– Да, для человека, который родился во дворце из девятисот комнат, странная карьера, – согласился Штарк. – Хотя, если подумать, то не очень. Вырос-то он уже в эмиграции. Из России их вывезли на английском военном корабле, когда великому князю Василию было девять лет.

– Девятьсот комнат? Я даже не знал, что такое бывает.