Дикая степь - Лев Пучков Страница 11

Ну что вам сказать, дорогие мои? Бо — страшный врун. Толстый, противный, беззастенчивый враль.

Неожиданно для себя я обнаружил в Элисте множество весьма привлекательных дам, с каждой из которых я бы с удовольствием и надолго уединился в степном шатре либо в каком-нибудь старозаветном алькове.

Чопорная администраторша Саглара мне понравилась с первого предъявления: стройная, спортивная, где положено округлая, белокожая, с большими миндалевидными глазами и ярко очерченными красивыми губами, лишь едва тронутыми помадой. Ух!

Пахла она хорошим парфюмом от “Yves Rocher” — осторожно касаясь носом ее волос, я не заметил никаких посторонних флюидов, хоть как-то подчеркивающих индивидуальность ее природного запаха.

Зато явственно ощутил осторожную податливость дамы, плохо маскирующую тайное желание отбросить все нормы приличия и с разбегу прильнуть к моему могучему организму всеми своими выпуклостями и изгибами! И этот самый могучий организм, по ряду причин не вкушавший женской ласки в течение последней недели, мгновенно ответил на сей тайный зов.

— Жарко здесь, — хрипло пробормотал я, с трепетом прислушиваясь к трению, периодически возникающему между предательской вспученностью в области моего гульфика и жесткой резинкой ее юбки. — Выйдем подышим?

— Пошли, — с каким-то лукавым безразличием произнесла дама, пряча глаза. И опять я прочел в этом безразличии готовность к чему-то большему, нежели просто стремление побыстрее покинуть душный зал.

“Вот оно! — победно констатировало мое либидо. — Начинаем налаживать интернациональную дрючбу!”

На ярко освещенном крыльце фабричной столовой было людно, несмотря на то что тамада пять минут назад загнала всех куряк в зал для очередных поздравлений молодым.

Куряки просочились потихоньку обратно: в животах полно, водка никуда не убежит, а поздравлять молодых уже наскучило — на крыльце им интереснее. Там можно по очереди вылезать в центр круга и рассказывать, какой ты весь из себя славный малый и как неправильно с тобой по жизни обошлись все подряд: система, начальство, соседи, друзья, общество, Природа-мать, наконец…

Общались громко, преимущественно на калмыцком, оживленно жестикулируя, ухарски взвизгивая и обильно сдабривая россказни виртуозным матом — разумеется, на языке большого брата.

Презрительно глянув на витийствующих земляков, Саглара сморщила носик, дернула плечиком и в некоторой растерянности осмотрелась: для интеллигентной дамы, да еще и из Биде, дышать воздухом в такой суровой обстановке было вроде как неприлично.

— Гхм, — сымитировал было я движение плечом в сторону толпы, всем своим видом выражая немедленное желание поправить матерщинников, дабы не смели выражаться в присутствии прекрасной дамы. — А ну-ка…

— Куда ты! — зашипела Саглара, хватая меня под руку и быстренько стаскивая с крыльца. — Они же пьяные все!

— Ну и что? — Молодецки расправив плечи, я тем не менее не препятствовал своей спутнице тащить меня по аллее куда-то в обход здания столовой. — Ваш верный рыцарь, королева красоты, готов вступить в бой с целым полком негодяев, дабы уберечь ваши прекрасные ушки от грубых слов невоспитанных мужланов.

— Рыцарь… — смущенно потупилась Саглара, заворачивая за угол. — Этим деревенским только повод дай! Сказано же — пьяный калмык хуже танка!

А за углом — глухомань. Торцевая стена столовой без окон, слегка вибрирующая от “низов”, выдаваемых мощными колонками, мертвые фонари вдоль аллейки, торчащие из давно не стриженных шпалеров декоративного кустарника. И — луна, похотливо подмигивающая потухшим давным-давно кратером.

В призрачном лунном свете губы Саглары почему-то серебристо блестели и жили на затененном лице как бы отдельной жизнью.

— Волосы твои — золотые колосья пшеницы… — вкрадчиво сообщил я, осторожно привлекая девушку к себе и невесомо целуя ее макушку. Плечи ее слегка напряглись, но сопротивления не последовало — она как будто затаилась, выжидая, что же будет дальше. — Руки твои — виноградная Лоза. — Аккуратно распрямив руку Саглары, тронул губами нежную ямочку локтевого сгиба, отчетливо источавшую французский аромат. Все правильно, они всегда тут мажут. — Ушки твои — хрустальный сосуд для прелестных слов… — Я ухватил губами мочку ее левого уха, слегка прикусил ее и, крепче прижав к себе даму, неуловимым движением расстегнул верхнюю пуговку ее блузки.

— Ах! — выдохнула Саглара, невольно вздрагивая и передергивая плечами. — Щекотно…

— Шея твоя прекрасна, как у лебедушки. — Я расстегнул вторую пуговку и поочередно поцеловал ямочки над ключицами. Дева робко взяла мою голову в ладони и в нерешительности застыла. — Грудь твоя — пышный бутон белой розы… — Расстегнув последнюю пуговку, я сноровисто запустил ручонку под лифчик, высвободил небольшую упругую грудь и, ухватив губами сосок, прошелся по нему кончиком своего языка.

— Ой-й-й! — тихонько вскрикнула Саглара, сцепив ладошки на моем затылке. — Щекотно!

Сосок пребывал в тонусе — вел себя не хуже, чем часовой на первом посту, у боевого знамени части.

“Контроль, — подсказало мое либидо. — Одновременный массаж двух превалирующих эрогенных зон”.

— Бедра твои — волшебные сосуды райского наслажденья… — Высвободив второй сосок, я запустил шаловливые ручонки деве под юбку и принялся вовсю наминать аккуратную попку, одновременно производя губами манипуляции с ее твердыми сосками — не хуже сразу двух беби-сосунков, которых вдруг обуял лютый голод.

— Ох-х-хх!!! — задохнулась дева, как будто ненароком опуская руку и прикасаясь к моему гульфику. — О-о-о!

“Оп-па!!! — заорало мое либидо. — Пора приступать к сельхозработам! То есть — засаживать корень в лунку и бросать семя в благодатную почву”.

— Пора, — согласился я, легко подхватывая деву на руки и с бульдозерной мощью проламываясь сквозь декоративный кустарник к скудно освещенному луной подобию лужайки вокруг монументального тополя.

— Не торопись, — прошептала Саглара, обвивая руками мою шею. — У нас вся ночь впереди…

— Ага, — хрипло пробормотал я, опуская деву у тополя, лихорадочно расстегивая свои брюки и приспуская трусы. — Я не подведу — ты не волнуйся. Будет тебе ночь…

— Ты торопишься! — заволновалась Саглара, когда я подхватил ее под коленки и, высоко вскинув, припечатал спиной к тополиному стволу. — Аи!

— Р-р-р! — сказал я, ощущая, как мой твердокаменный фрагмент организма, метко угодив куда следует, застрял в преддверии райских врат, натянув прочную ткань шелковых трусиков. — Р-р! Р-р!

–: Ты все испортишь! — огорченно прошептала Саглара. — Отпусти!

— Ур-р! — не согласился я, методом тыка пытаясь нащупать обходные пути. Вот незадача-то! Дело в том, что моя постоянная подружка, желая побаловать меня эротикой, облачается в такие трусики, которые совершенно не мешают процессу: чуть сдвинул в сторонку — и привет. Вот я и попался — привык, что поделать! — Щас, щас, — жарко пробормотал я, ставя свою драгоценную ношу на землю и богатырским движением разрывая ее трусики на две части. Это мой коронный номер — люблю, знаете ли, пару-тройку трусьев рвануть на досуге. Бодрит, знаете ли…