Танец ангела - Оке Эдвардсон Страница 10

Нападал снег, а мороз зафиксировал тяжелые белые ветки, всего за пару часов превратив окрестности в сказочное царство. С высоты четвертого этажа Ханне Эстергорд наблюдала за прохожими, скользившими мимо здания полиции. Проведя указательным пальцем по запотевшему стеклу, она разглядела в мокрое, но прозрачное окошечко конусообразные струйки пара изо рта. Она повернулась к Винтеру.

— Слишком много навалилось одновременно, — сказал он.

— Я понимаю.

— И иногда надо хотя бы с кем-то поговорить.

— Даже тебе? — спросила она и села к письменному столу. Стол был широкий и тяжелый. Он ей не нравился. Она просила поменять стол, а еще лучше пересадить ее в другую комнату, но вопрос был еще не решен. Похоже, он и не решится. Ей было сказано, что стол менять не будут, так как она работает на полставки. Когда она напомнила, что с первого дня все равно работает сверхурочно, администраторша посмотрела на нее так, как будто Ханне рассказывает ей бородатые анекдоты. Но Ханне было не до шуток. Она была пастором.

— Даже мне, — сказал Винтер и неуклюже закинул ногу за ногу.

«Нравится он мне, — думала Ханне Эстергорд. — Он слишком молод для своей работы, слишком красив, да еще и сноб с бесстрастным лицом, не вылезающий из костюмов от Балдессарини или Версаче. Но у него есть душа, оттого он здесь. Он не сломается, хотя иногда у него опускаются руки».

— Я не сломаюсь, — сказал Винтер.

— Я знаю.

— Ты меня понимаешь.

— Я тебя слушаю.

— Все говорят, что ты умеешь слушать.

Ханне не ответила. Умение слушать было само собой разумеющимся для священника. С тех пор как она разделила свою рабочую неделю между полицией и церковью, у нее не было недостатка в самых разных рассказчиках. Патрульные полицейские и криминальные инспекторы, иногда уже отработавшие не один десяток лет, но в основном молодые, прямо из школы полиции попавшие в Гетеборг насилия и преступности, оказывались свидетелями и участниками жутких сцен, когда общество, как в преисподней, пожирало своих детей. Коротких передышек им не хватало, чтобы прийти в себя.

На улицах царствовали превосходство силы и пренебрежение к не такому, как все. Там не было места ни слабости, ни чести.

Поэтому полицейские приходили к Ханне Эстергорд. У себя в группах они тоже об этом говорили, и Винтер был как раз один из тех, кто умел разговорить ребят, чтобы обсудить неприятные впечатления, но этого было недостаточно. Ханне не знала, потянет ли она приходить сюда чаще чем три раза в неделю. Эти ребята так часто работают с мертвыми: сгоревшими, искромсанными в аварии, утонувшими, убитыми. И это косвенно становится и ее переживаниями, неизбежно оставляет след.

— Я настолько лично воспринял это убийство в Лондоне, что не уверен, что смогу быть правильным руководителем группы, — сказал Винтер. — Я думал, что смогу быстро примириться со смертью друга, но это оказалось не так просто.

— Конечно.

— Может, мне нужна семья.

Ханне посмотрела ему в глаза — голубые, красивые. Что прячется за ними?

— Тебе плохо без семьи?

— Нормально.

— Но ты же сказал, что тебе, возможно, нужна семья.

— Это разные вещи.

Ханне молчала.

— Я сам выбрал жить одному, и в этом есть свои преимущества — самому выбирать, когда и с кем встречаться, но иногда наступают моменты… как сейчас…

— Как сейчас, когда ты приходишь сюда.

— Да.

Винтер положил ногу на ногу. В горле по-прежнему что-то саднило, миллиметровое раздражение далеко внизу, не достать.

— Я же не всегда так долго перевариваю события, — продолжил Винтер. — Когда я пришел салагой, стал ходить в патруль и очутился среди насилия на улицах, я чуть не бросил эту работу. Но потом стало легче.