Магический круг - Кэтрин Нэвилл Страница 10

Эта небольшая компания уютно расположилась за столом, освещенным мерцающими огнями ламп. Учитель вознес благодарности, и все преломили хлеб над щедрыми порциями горячей похлебки, после чего Мариам поднялась со своего места, взяв стоявший перед ней красивый резной ларец. Она подошла к Иосифу, сидевшему рядом с Учителем, и попросила его подержать эту каменную вещицу. Молча открыв крышку ларца, Мариам окунула в него руки, и все сидевшие за столом вдруг прекратили разговоры, заметив, что она словно парит в этом дрожащем свете, подобно судьбоносному или пророческому ангелу.

Когда она вынула оттуда полные пригоршни благовонного масла, вся терраса, виноградник и сад сразу заполнились ошеломляюще сладостными ароматами нарда. Такая ароматическая смесь, как было известно Иосифу, стоила безумно дорого. Гораздо дороже полновесных пригоршней рубинов и золота.

Один за другим сотрапезники поняли, что должно произойти. Симон оттолкнул свою тарелку и с трудом поднялся с места; Иаков и Иоанн Зеведеи бросились к Мариам, желая остановить ее, Иуда вскочил на ноги… Однако все они опоздали.

Иосиф держал алебастровый ларец и изумленно смотрел, как Мариам с ангельски прекрасным выражением лица позволила благовонному маслу пролиться с ее ладоней на голову Учителя и оно заструилось по его лицу и шее под хитон, — традиционный священный ритуал миропомазания царя. Потом она преклонила перед Учителем колени и развязала ремни на его сандалиях. Сделав знак Иосифу, она зачерпнула еще две пригоршни мира, опять-таки стоившие драгоценной царской короны, и полила им обнаженные ноги Учителя. С полнейшим смирением и обожанием Мариам тряхнула своими роскошными шелковистыми волосами и отерла ими ноги Учителя, как полотенцем.

Все, включая Иосифа, оцепенели, глядя на эту нелепую и ужасающую пародию, некое почти чувственное извращение освященного веками таинства миропомазания, проводимого сейчас на неосвященной земле без священных или государственных полномочий. И проводимого женщиной!

Первым опомнился Иуда, высказав мягкую версию того, что чувствовали все: помимо прочего, ужас вызывало и такое чрезмерно щедрое использование редкого благовония, стоившего целое состояние.

— Мы могли продать это масло, чтобы помочь бедным! — воскликнул он с почерневшим от гнева лицом.

Иосиф обратил на Учителя пытливый взгляд.

В полумраке глаза Учителя горели темно-зеленым огнем. Он взглянул на Мариам, стоящую на коленях между ним и Иосифом. Он смотрел на нее так, будто запечатлевал черты ее лица в памяти, не надеясь увидеть ее вновь.

— Почему ты так переживаешь за бедных, Иуда? — сказал Учитель, не отрывая взгляда от Мариам. — Бедные останутся с тобой. Но я… не останусь.

И вновь Иосифу стало страшно. Он чувствовал себя беспомощным, сидя рядом с Учителем и тупо держа сосуд с благовонием. Словно прочтя мысли Иосифа, Учитель повернулся к нему.

— Позже Мариам объяснит все, что тебе нужно будет узнать, — тихо сказал он, едва шевеля губами. — А сейчас мне хотелось бы, чтобы вы привели мне животное для въезда в Иерусалим в грядущее воскресенье.

— Я умоляю тебя, откажись от этой сумасбродной затеи, — страстно прошептал Иосиф. — Ситуация сложилась крайне опасная… и кроме того, все это полнейшая дьявольщина. Ты оскверняешь древние пророчества. При всей любви к Мариам я должен заметить, что никто из царей иудейских не был миропомазан на неосвященной земле, да еще рукой женщины!

— Мой возлюбленный Иосиф, я пришел сюда не для того, чтобы стать царем Иудеи. Мне принадлежит иное царство, и, как ты верно заметил, у меня также другой способ миропомазания. Но у меня есть к тебе, друг мой, еще одна просьба. Во время пасхального ужина многие будут искать меня. Для безопасности нужно сохранить в тайне место, где мы соберемся на вечернюю трапезу. Ты должен прийти к храму и привести за собой других. Около рынка ты увидишь человека с кувшином воды. Следуй за ним.

— И это все твои указания? Нам просто нужно прийти к храму и следовать за каким-то незнакомцем? — уточнил Иосиф.

— Да, следуйте за водоносом, — сказал Учитель, — и все произойдет, как задумано.

СУББОТА

Но вот что произошло после полуночи. Каиафа никогда не забудет, как его разбудил стук в дверь, как он потянулся на кровати под покрывалом, спрашивая, который час. Внезапно он испытал чувства, о которых до сих пор лишь слышал: волосы у него на затылке действительно встали дыбом! И он понял, что вскоре произойдет нечто ужасно важное. Еще не зная определенно, что именно должно случиться, он понял, что настал долгожданный момент.

Храмовые стражники, охранявшие дворец первосвященника и его персону, сообщили из-за двери, что к дворцовым воротам пришел какой-то человек — осмелился прийти в строго охраняемый городской квартал глухой ночью во время римского комендантского часа — и просит о встрече с ним. По словам стражников, просителем был красивый, но мрачный иудей крепкого телосложения с резкими чертами лица. Он отказался говорить с кем-то, кроме первосвященника Каиафы, по секретному делу крайней важности. Поскольку он не предъявил никаких верительных грамот или предписаний, никаких объяснений для такого визита, стражники должны были либо арестовать и допросить этого человека, либо прогнать его. Однако они не знали, как лучше поступить.

В глубине души Каиафа понимал, что не нужно задавать никаких вопросов. Как один предатель понимает другого, Иосиф Каиафа понял, что знает этого человека очень давно, возможно целую вечность.

Слуга закутал его в роскошный зеленый халат с тяжелыми складками, и под охраной храмовой стражи он прошел по коридорам в зал, где ожидал его ночной посетитель. У Каиафы были тайные соображения по поводу некого судьбоносного момента. Он понял, что его час настал.

Но впоследствии, когда его спрашивали об этой ночи — буквально допрашивали как римляне, так и синедрион, — он, как ни странно, ничего больше не мог вспомнить. Только пробуждение глубокой ночью, проход по длинному залу — и еще судьбоносное ощущение, о котором он, конечно, никому не сказал, поскольку это было исключительно его личное дело. Сама встреча и незнакомец виделись Каиафе неясно, словно его ум был сильно затуманен вином.

В конце концов, почему он должен помнить того человека, если их встреча заняла лишь мгновение той темной ночи? Об остальном позаботилась стража, заплатив предателю за усердие тридцать серебряных монет. Нельзя же было ожидать, что Каиафа надолго запомнит его имя! Вроде этот парень был из Дар-эс-Кериота, хотя уверенности не было даже в этом. В более широком смысле, подумал Каиафа, разве это имеет значение для великого исторического гобелена? Важен только сам момент.

Через две тысячи лет их имена будут подобны пылинкам, пролетевшим над обширной равниной. Через две тысячи лет никто и не вспомнит об этом ничего.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Император Тиберий Клавдий Нерон вглядывался в ночную мглу.

Стоя на балконе этой безлунной и беззвездной ночью, он все же ясно видел четкие контуры своих сильных рук, покоившихся на парапете, и даже вены на них. Его большие темные глаза обозревали морскую гладь, следили за белыми барашками волн, бежавших по Неаполитанскому заливу туда, где скрывалась в чернильной темноте береговая линия.