Лилия прокаженных - Патрик Данн Страница 10

Вернувшись в офис, я загрузила фотоснимки Гейл в компьютер и по электронной почте отправила Мюриэл Бланден, руководителю отдела археологических раскопок Национального музея. К фотографиям приложила краткий отчет об обстоятельствах обнаружения статуи и просьбу связаться со мной после того, как она выкроит время ознакомиться со снимками.

В офисе дышать было нечем — по случаю выходных Пегги, уходя с работы, наглухо закрыла все окна и двери. Пришлось снова открывать. Из внутреннего дворика тянуло хоть какой-то прохладой, и я ненадолго задержалась в дверном проеме, где обдувал ветерок.

Мои отношения с Мюриэл Бланден складывались не совсем обычно. Полгода назад мы повздорили из-за одной археологической находки близ Ньюгрейнджа. [6]Тогда же я случайно узнала, что у нее роман с кем-то из правительственных министров. И хотя позднее она с тем человеком рассталась, мое поведение по отношению к ней и то, что я стала невольным свидетелем ее слабости, сблизили нас, во всяком случае, в ее представлении. Но дружить с Мюриэл было непросто — все равно что с кактусом обниматься. Когда полчаса спустя она позвонила, мирный разговор длился недолго.

— Что-то слишком теплые у тебя отношения с отцом Берком, — заявила она прокурорским тоном, услышав о том интересе, который священник проявляет к статуе.

— Послушай, Мюриэл, я пою в церковном хоре и, само собой, хорошо с ним знакома. Ему однозначно дали понять, что никаких прав на статую у него нет. Но уж если он что в голову возьмет, то горы свернет, а своего добьется. Я тебя серьезно предупреждаю — будешь знать расклад, если что.

— Пошла ты, — буркнула она своим хрипловатым голосом. — Очень надо. Пусть даже не надеется прибрать ее к рукам. Скорее я первой в мире женщиной на Луну слетаю.

В течение тех месяцев, что мы занимались раскопками, Мюриэл не проявляла к ним интереса, однако статуя зацепила ее по-настоящему. Образец деревянной резьбы такого уровня стал бы не только желанным пополнением небольшого музейного собрания средневековой религиозной скульптуры, но и центром притяжения публики. На то же, собственно, рассчитывал и приходский священник, только в своих целях.

— Отец Берк искренне убежден, что это Каслбойнская Мадонна, — объяснила я. — И если он прав, музей окажется в неловком положении.

— В Национальном музее хватает епископских посохов, потиров, обрядовых крестов — чего только нет. К чему нам еще один культовый артефакт?

— С его точки зрения, статуя — все еще священная реликвия, а не музейный экспонат. Она — свидетельство расцвета средневекового благочестия, символ времени, когда поклонение Пресвятой Деве достигло апогея. Именно там он ищет опору сегодня, когда религиозное рвение католиков угасает.

— А насколько вероятно, что это тот самый образ?

Перед нами на дисплеях были отправленные мной по электронной почте цифровые изображения статуи.

— Во-первых, если статую сделали до вторжения англо-норманнов, как он заявляет, работа была бы грубее, а поза более скованной — Пресвятая Дева скорее всего восседала бы на троне. Во-вторых, до 1200 года ее очень редко изображали в образе кормящей матери. На мой взгляд, это деревянная готическая скульптура, изготовленная где-то между 1250 и 1400 годами. В пользу предположения говорит и легкий изгиб туловища, и слегка отставленное бедро, и тщательно проработанные, а не просто намеченные складки ткани. В то же время и в позе, и в трактовке одежд ощущается определенная сдержанность. А после 1400 года предпочтение чаще отдавалось так называемым «прекрасным Мадоннам», очень женственным и привлекательным — в развевающихся одеждах, с мечтательно-задумчивым выражением лица.

— Как раз в данный момент я разглядываю ее со спины — длинные косы, вуали нет, красная мантия… Что скажешь?

— Меня это тоже озадачивает. Хотя может и подсказать, откуда она сюда попала. Сомневаюсь в ее ирландском или британском происхождении. Исходя из того немногого, чем мы располагаем, видно, что работы наших художников того времени заметно проще и безыскуснее. С уверенностью можно утверждать лишь одно: статуе было предназначено стоять в храме, на открытом и, возможно, огороженном по кругу месте, чтобы многолюдные группы паломников могли видеть ее со всех сторон. Равно годилась она и для того, чтобы носить по улицам во время праздничных процессий.

— Так что ты хочешь сказать? Статуя действительно была предметом культа?

— Вполне возможно, что именно для этого ее сделали. Но есть нечто, что на фотографиях в глаза сразу не бросается. На поверхности нет следов грязи, дыма или свечного сала; никаких признаков того, что ее переносили или перевозили, — сколов, царапин; вообще никаких повреждений. И это после без малого четырехсот лет поклонения! Так не бывает.

— А если отреставрировали и перекрасили, прежде чем убрать подальше?

— Не исключено. Но тогда решение спрятать ее под землей выглядит совсем странным.

— В те времена ценности нередко зарывали на кладбищах, — не отступала Мюриэл. — Погосты при церквях находились вне юрисдикции гражданских властей — чем не ключ к разгадке? Статую могли спрятать в период гонений на монастыри. А поскольку на кладбище хоронили умерших от чумы, то заодно надеялись, что боязнь заразы отпугнет воров.