Долгая смерть Лусианы Б. - Гильермо Мартинес Страница 10

— А твоя мама не могла перепутать, если это так легко?

Лусиана неуверенно покачала головой:

— Мне трудно в это поверить. Она всегда собирала грибы в одном и том же лесочке, и ядовитые там никогда не росли. У нее была специальная книга о грибах, и она по картинкам учила нас в них разбираться, но за все то время, что мы провели в Хеселе, хоть бы раз нам попался ядовитый. Поэтому мама даже Валентине разрешала ходить с нами. После их смерти сразу было проведено исследование, и биологи в своем заключении отметили, что это прискорбный, но, к сожалению, типичный случай. Ядовитые виды легко могут появиться там, где раньше не встречались, так как у каждого гриба — тысячи спор, и сильный ветер может унести их хоть за тридевять земель. Кроме того, именно этот вид даже опытным грибникам трудно отличить от обычных шампиньонов. Единственное видимое отличие — так называемая вольва, белесая оболочка у основания ножки. Но при сборе ножку часто обламывают посередине, или вольва оказывается скрытой под опавшими листьями. Наверное, они как раз и нашли такие, спрятавшиеся, которые менее внимательные грибники не заметили. Однако самая большая их оплошность, говорилось в заключении, состояла в том, что они позволили Валентине, в ее возрасте, тоже собирать грибы. По их мнению, она, вероятнее всего, не обратила внимания на вольву, а в сорванном виде мама плохие грибы уже не распознала.

— Это их гипотеза, а твоя?

— Клостер, опять Клостер. Он появился, когда я решила, что все кончилось. Я поняла это сразу, как только позвонил Бруно. Когда он произнес название гриба, я чуть не закричала — ведь в свое время я сама подала ему эту мысль.

— Ты подала ему эту мысль? Каким образом?

— Весь тот год, что я работала с ним, он просил меня вырезать заметки из полицейской хроники, по той или иной причине показавшиеся ему интересными. Однажды он попросил вырезать сообщение о старушке, которая случайно приготовила себе и внучке ядовитые грибы. Через несколько часов обе умерли в страшных мучениях. Его внимание привлекло то, что старушка считала себя опытным грибником. Он тогда сказал, что знающие люди часто бывают особенно небрежны и что в его романах преступления обычно связаны именно с этим — с ошибками знатоков. В заметке упоминался вид грибов — Amanita Phalloides, и я объяснила, почему их так легко спутать со съедобными. Я даже всё нарисовала — шляпку, ножку, кольцо, вольву, упомянула другие виды, менее распространенные, но тоже опасные. Мне было приятно сознавать, что я знаю что-то, чего не знает он, и могу с ним поделиться. Он очень удивился, откуда мне это известно, и тогда я обо всем рассказала: о том, как мама учила нас по картинкам, о лесочке за домом в Вилья-Хесель, о пироге с грибами на годовщину свадьбы, о том, как мы с папой посмеивались, что раз в год ему приходится приносить себя в жертву…

— Но он ведь не знал дату их годовщины? Или знал?

— Знал и, думаю, не забыл. Двадцать восьмое декабря. Я упомянула ее мимоходом, и он спросил, почему родители выбрали для свадьбы именно этот день. Оказывается, в одной религиозной книге он прочитал, что многие пары женятся двадцать восьмого декабря, в день убийства в Вифлееме святых невинных младенцев, как бы попирая смерть и символизируя тем самым продолжение человеческого рода. И вот еще что: после смерти Рамиро я ни разу его не видела, а в день похорон родителей он оказался на кладбище.

— Неужели пришел на похороны? — недоверчиво спросил я.

— Нет, я заметила его издали, когда мы уже уходили, в одном из параллельных проходов, рядом с какой-то могилой, наверное, его дочери. Он сидел на корточках, с протянутой к надгробию рукой, и что-то говорил, во всяком случае, губы у него шевелились. Думаю, он специально пришел в этот день, чтобы я его увидела.

— Может быть, это все-таки совпадение? Например, день рождения дочери или тот день недели, когда он всегда приходит на могилу.

— День рождения его дочери в августе. Нет, он был там с одной-единственной целью: дать мне понять, что эти смерти — тоже часть его плана мести и что мы далеко не квиты, как я наивно полагала. Собственно, он сообщил мне об этом с самого начала, при помощи текста, только я не сразу поняла.

— Сообщил… что?

— То, что со мной произойдет. Но если я скажу, ты все равно не поверишь. Даже мой брат и то не поверил. Ты должен сам это увидеть. — Тут она слегка наклонилась вперед, словно решилась наконец кое-что открыть. — Это связано с Библией, которую он отдал мне в суде.

Лусиана произнесла это совсем тихо и застыла, пристально глядя на меня, будто по-прежнему сомневалась, достоин ли я посвящения в столь ревностно охраняемую тайну.

— Ты принесла ее?

— Нет, побоялась — ведь других улик против него у меня нет, и я не хочу выносить ее из дома. Может, ты сходишь со мной, я тебе покажу.

— Сейчас? — Я невольно взглянул на часы. Оказывается, я слушал Лусиану больше трех часов. Уже темнело, но она явно не собиралась отпускать меня.

— Можно и сейчас, на метро. Все равно я собиралась попросить проводить меня. В последнее время я очень боюсь возвращаться одна в темноте.

Зачем я согласился, хотя внутри меня все сопротивлялось? Почему не распрощался с ней под любым предлогом и не послал куда подальше, хотя бы мысленно? Бывают такие редкие моменты, когда человек предчувствует стремительно надвигающиеся роковые последствия какого-то незначительного поступка, тривиального решения, чреватого настоящей катастрофой. В тот вечер я знал, что не должен больше ее слушать, и тем не менее, в силу то ли инерции сострадания, то ли хорошего воспитания, встал и вышел за ней на улицу.