Счет по головам - Дэвид Марусек Страница 10

Так по крайней мере это виделось мне, стоящему в коридоре вне зоны действия комнатных передатчиков. Изнутри это вполне могло выглядеть как заседание Сената. Я долго стоял там, оставаясь невидимым для камер, пока Эл меня не заметила.

— Спроси ее, Генри, — сказал я тогда, — сколько из них присутствует здесь реально. — Элинор подняла палец — один — и показала на себя.

Я улыбнулся: только она и могла меня видеть. Забрал на кухне еду и вернулся в студию. Начать по-прежнему не получалось, и я затребовал у Генри почту. После нашей вчерашней деловой встречи он ответил более чем на пятьсот сообщений. Четыре пятых входящей корреспонденции относилось к ребенку. Нас — вместе с ним — приглашали на все известные ток-шоу, во все журналы. Антитранссубстанционная Лига угрожала нам судебным процессом, несколько анонимов — насилием (впоследствии шеф охраны Эл выследит их, а юрист предъявит им обвинение). Около сотни сравнительно безобидных заявляли, что желают побывать у нас, реально или голографически, во время сна, купания и кормления. Вдвое столько же обвиняли нас в жульничестве. Трое мужчин и одна женщина по имени Сэм Харджер утверждали, что их разрешение по ошибке попало ко мне. Предсказание доктора Армбрастер сбывалось, не успела еще начаться конверсия.

Я убил на это час, но вдохновения так и не дождался и решил плюнуть. Приняв душ и побрившись, я встал голышом у входа в гостиную. Эл с ухмылкой показала пять пальцев — пять минут — и вернулась к своему совещанию.

Я удалился в спальню, куда она пришла ко мне на обеденный перерыв. Занимаясь с ней любовью в тот день и в следующий, я позволял себе фантазировать, но ей об этом не говорил. Я представлял ее беременной на старый лад, с большим твердым животом. Представлял, что мы, совершая свои движения, даем нашему ребенку первый урок человеческой любви.

В четверг, день начала конверсии, мы не спеша завтракали на террасе блумингтонского отеля «Четыре угла». Под нашим островком металлических столиков и ярких полосатых тентов струился поток прохожих, в основном студентов и служащих. Ясный день обещал к полудню стать жарким. Свежий ветерок норовил упорхнуть с нашими меню. Кухня «Четырех углов», особенно десерты, в Блумингтоне считалась лучшей. Их кондитер мар Дюву имел репутацию преобразователя классики. В то утро мы пили кофе и наслаждались (в основном я) клубничным пирожным со взбитыми сливками. Весь завтрак — клубника, пшеничная мука, сахар, кофейные бобы — был получен естественным путем, а не синтезирован, и любовно приготовлен человеческими руками. Обслуживали нас стивы, чутко улавливающие любое желание. До нелепости длинные, они сгибались чуть ли не вдвое, чтобы принять заказ.

Мы позвонили доктору Армбрастер. Она, вместе со столом, возникла в миниатюре напротив моей тарелки.

— Так что же, приступаем? — спросила она, разгадав выражение наших лиц.

— Да, — сказал я.

— Да, — сказала Элинор и взяла меня за руку.

— Поздравляю вас обоих. Вы одна из счастливейших в мире пар. Мы и без нее это знали.

— Свойства? Усовершенствования? — спросила доктор. Мы уже рассмотрели вопрос и решили, что соединять наши гены в новую индивидуальность будут природа и случай, а не геноинженер, пусть даже с наилучшими намерениями.

— Свойства какие получатся, — ответили мы, — плюс пяток обычных альфа-усовершенствований.

— Значит, пол остается прежним. Я взглянул на Элинор.

— Да, мальчик, — сказала она. — Думаю, оно хочет быть мальчиком.

— Мальчик так мальчик. Сейчас передам все в лабораторию. Рекомбинация займет около трех часов. Я буду вести мониторинг и держать вас в курсе. Работа над заготовкой начнется примерно в полдень. Через неделю можете приехать и забрать… вашего сына. Нам бы хотелось отпраздновать день его рождения, но вы сами решайте, приглашать медиа или нет. Я свяжусь с вами через час — и еще раз примите мои поздравления.

Слишком взволнованные, чтобы чем-то заняться, мы ели пирожное и пили кофе, иногда перебрасываясь парой ничего не значащих слов. Потом перед нами опять вырос маленький стол, а за ним доктор Армбрастер.

— Рекомбинация на две трети завершена и проходит без осложнений. Органический интеллект по Пернеллу на этом этапе показывает 3,93 — очень впечатляюще, но вы, думаю, не удивитесь. У мальчика сейчас подбородок, глаза и костно-мышечное строение Сэма, а волосы, нос и брови как у Элинор.

— Боюсь, мои брови — доминантная черта, — сказала Элинор.

— Видимо, так, — подтвердила доктор.

— Я без ума от твоих бровей, — сказал я.

— А я от твоей костно-мышечной системы.

В течение следующего часа доктор Армбрастер информировала нас еще два раза. Я заказал бутылку замороженного шампанского. Другие столики поднимали за нас тосты кофейными чашками и визолой. Я был слегка навеселе, когда мы собрались уходить. Колючий поцелуй слизняка, присосавшегося к лодыжке, вызвал у меня раздражение, но я решил, что дам ему закончить тестирование, прежде чем начну пробираться к выходу. Слизняк прилип ко мне на необычайно долгое время.

— Ну, чего ты там? — засмеялась Элинор. — Наклюкался, да?

— Слизняк. Почти закончил уже. — Но он, вместо того чтобы отвалиться, вытянулся в длину и захватил петлей обе мои лодыжки. Я, уже двинувшись было за Элинор, упал, опрокинул столик, стукнулся головой о каменный пол. Слизняк, продолжая растягиваться, липким саваном окутывал тело. Он накрыл мне лицо, смазав столики, тенты и разбегающихся в ужасе посетителей. Дышать стало трудно. Лицо Элинор возникло надо мной и пропало, хотя я по мере сил звал на помощь. Я пытался сесть, пытался ползти, но тугие пути, прижавшие руки к бокам, не пускали меня.

Сэм, меня тестируют, сказал Генри.

Со мной делали то же самое. Антимоб просачивался сквозь поры, разливался под кожей, проникал в кровь, занимал каждую клетку моего тела. Я чувствовал это как горячий дым, пронизывающий меня насквозь и обжигающий изнутри.

Мой несчастный желудок, переполненный клубникой с шампанским, выстрелил наружу розовым гейзером. Рвота стекла по подбородку и прикипела к груди.

Я метался по полу, переворачивая другие столы. Битое стекло впивалось в меня, но не могло прорезать тонкую пленку.

Фернандо Боа, сказал кто-то по-испански голосом Генри. Вы арестованы за побег от властей штата Оахака. Сдавайтесь. Любая попытка бегства приведет к немедленной казни.

— Не Боа, — выдавил я. — Харджер! Самсон Харджер!

Я зажмурился, но антимоб уже просачивался сквозь веки и растекался по сетчатке, тестируя ее. Перед глазами полыхнули белые вспышки, рев урагана наполнил голову.

Оказать им сопротивление? — крикнул Генри. Я думаю, следует!

— Нет! — заорал я.

Настоящие мучения начались, когда антимоб приступил к проверке нервных клеток всего организма. Каждое мышечное волокно, каждый кровеносный сосуд, каждая волосяная луковичка, суставы и внутренности загорелись одновременно. Мозг дребезжал в черепной коробке, кишки лезли наружу. Я невнятно молил о пощаде.