Бесцветный - Тревор Ной Страница 9

Я вырос в мире, где правили женщины. Мой отец был любящим и преданным, но я мог видеть его только тогда и там, когда и где позволял апартеид. Мой дядя Велайл, самый младший брат мамы, жил с бабушкой, но большую часть времени он проводил в местной таверне, ввязываясь в драки.

Единственным мужчиной, почти регулярно появлявшимся в моей жизни, был дедушка, мамин папа. Он был силой, с которой приходилось считаться. Дедушка с бабушкой были в разводе, и он не жил с нами, но часто заходил. Его звали Темперанс Ной ^[4], что было странно, так как уж сдержанным человеком он вовсе не был. Он был буйным и шумным. В квартале его прозвали «Тат Шиша», что переводится примерно как «сногсшибательный дедуля». И он был именно таким. Он любил женщин, а женщины любили его. Время от времени по вечерам он надевал лучший костюм и прогуливался по улицам Соуэто, вызывая на всех лицах улыбку и очаровывая всех встреченных женщин. У него была широкая ослепительная улыбка и белые зубы – искусственные. Дома он снимал вставную челюсть, и я видел, как он это делает. Выглядел он при этом так, словно ел собственное лицо.

Много лет спустя мы узнали, что у него было биполярное расстройство, но до этого мы считали его просто эксцентричным. Однажды он взял мамин автомобиль, чтобы съездить в магазин за молоком и хлебом. Он исчез и вернулся домой только поздним вечером, когда нам уже давно не были нужны ни молоко, ни хлеб. Выяснилось, что он проезжал мимо стоявшей на автобусной остановке молодой женщины и, будучи уверенным, что ни одна красивая женщина не должна ждать автобуса, предложил подвезти ее до дома – в трех часах езды. Мама разозлилась на него, потому что это стоило нам полный бак бензина, которого хватило бы, чтобы две недели добираться до работы и школы.

Когда он был в приподнятом настроении, его ничто не могло остановить, но перепады его настроения были резкими. В юности дедушка был боксером, и однажды он сказал мне, что я его не уважаю и он хочет со мной боксировать. Было ему тогда за восемьдесят. Мне было двенадцать. Он поднял кулаки, начал кружить вокруг меня. «Давай, Тревор! Давай! Поднимай кулаки! Ударь меня! Я покажу тебе, что я все еще мужчина! Давай!» Я не мог его ударить, потому что не собирался бить старшего члена своей семьи. К тому же я никогда еще не дрался и не хотел, чтобы моя первая драка была с восьмидесятилетним стариком. Я побежал к маме, и она заставила его остановиться. Через день после вспышки боксерской ярости он сидел в кресле и за весь день не двинулся и не сказал ни слова.

Темперанс жил со своей второй семьей в Мидоулендсе ^[5]. Приезжали мы туда нечасто, потому что мама и бабушка всегда опасались, что их отравят. Такое у нас случалось. Все имущество умершего мужчины наследовала его первая семья, так что всегда существовала возможность, что вторая семья ее может отравить. Это было что-то вроде «Игры престолов» для бедных. Мы приходили в тот дом, и мама предупреждала меня:

– Тревор, не пробуй еду.

– Но я есть хочу!

– Нет. Они могут отравить нас.

– Ладно, но почему бы мне просто не помолиться Иисусу, чтобы Иисус убрал яд из еды?

– Тревор! Sun’qhela!

Так что я виделся с дедушкой только время от времени, а когда он умер, дом оказался во власти женщин.

Кроме мамы была еще моя тетя Спонгхили. У них с ее первым мужем, Динки, было двое детей – Млунгиси и Булелва. Спонгхили была авторитетом, во всех смыслах сильной женщиной, полногрудой домохозяйкой. Динки ^[6], как и значило его имя, был малозначительной личностью. Роста он был небольшого. Любил ругаться, но не всерьез. Казалось, что он, скорее, пытается быть грубым, но это у него не очень-то получалось. Он старался соответствовать тому образу мужа, каким тот, по его мнению, должен был быть: главным, руководящим. Помню, как он говорил мне, когда я был ребенком: «Если ты не бьешь свою женщину, ты ее не любишь». Именно такие рассуждения можно было услышать от мужчин в барах и на улицах.

Динки пытался выдавать себя за главу семьи, которым на самом деле не был. Он давал тете пощечины и бил ее, она терпела и терпела, пока, наконец, не давала пощечину ему, одерживая над ним верх и ставя его на место. Динки всегда разглагольствовал в стиле «Я командую своей женщиной». И хотелось сказать: «Динки, во-первых, нет. Во-вторых, тебе это не нужно. Потому что она любит тебя».

Помню, как однажды он ее действительно достал. Я был во дворе, а Динки выбежал из дома, крича благим матом. Спонгхили бежала прямо за ним с кастрюлей кипящей воды, проклиная его и угрожая облить кипятком.

В Соуэто можно было постоянно слышать о мужчинах, облитых кипятком, – часто это было единственным средством защиты женщин. И мужчинам везло, если это была кипящая вода. Некоторые женщины использовали горячее масло. Вода означала, что женщина хочет дать своему мужчине урок. Масло означало, что она хочет закончить отношения.

Моя бабушка, Фрэнсис Ной, была матриархом семьи. Она управляла домом, присматривала за детьми, готовила и занималась уборкой. Ростом едва метр пятьдесят, сгорбленная из-за долгих лет работы на фабрике, но твердая, как камень, и до сегодняшнего дня очень активная и очень энергичная. Там, где дедушка был важным и буйным, бабушка была спокойной, расчетливой, очень сообразительной. Если нужно узнать что-нибудь из истории семьи, начиная с 1930-х годов, она может рассказать, в какой день это случилось, где это случилось и почему это случилось. Она помнит все.

Моя прабабушка тоже жила с нами. Мы называли ее Коко. Она была очень старой, далеко за девяносто, согбенной и хрупкой, абсолютно слепой. Ее глаза стали абсолютно белыми, затянутыми бельмами. Она не могла ходить, если кто-нибудь ее не поддерживал. Она сидела на кухне рядом с топящейся углем печью, замотанная в длинные юбки и шали, с укутанными пледами плечами. Угольная печь всегда горела. Она предназначалась для обогрева дома, приготовления еды, нагревания воды для мытья. Мы сажали прабабушку там, потому что это было самым теплым местом в доме. Утром кто-нибудь будил ее и помогал добраться до кухни. Вечером кто-нибудь отводил ее в кровать. Это все, что она делала – целый день, каждый день. Сидела у печи. Она была замечательной и доброй. Просто она не могла видеть и не двигалась.