Однажды в Африке - Анатолий Луцков Страница 9

— Когда мы идем по озеру, — тоном усталого, но доброжелательного экскурсовода объяснял Форбс, — особенно при плохой видимости или в темноте, мы пользуемся проверенными курсами.

Он посмотрел на Комлева, словно ждал от него вопроса, и не дождавшись продолжил объяснение:

— Надо только следить, чтобы скорость была постоянной. Тогда по этому курсу следует идти ровно час, а потом сразу переходить на другой, пока на берегу не покажется знакомый ориентир. Они все у нас отмечены на карте озера Китве, и они не меняются годами.

Комлев понял, что никаких береговых навигационных знаков, не говоря о плавучих, на этом озере нет, но удивление свое скрыл. А старик капитан будто читал его мысли.

— Хотите спросить о знаках ограждения, о маяках и прочем? Их практически нет. «Сердце тьмы» Джозефа Конрада читали? Там изображена африканская река, почти такая, как наша Мфолонго.

— Читал я эту книгу, — безрадостно подтвердил Комлев, так как она вызвала у него когда-то гнетущее впечатление. — В русском переводе. Конрад у нас весь давно переведен. Но все это происходило в начале колонизации Африки. А Бонгу была английской колонией почти шестьдесят лет.

— Один ноль в вашу пользу, молодой русский друг, — почему-то обрадовался Форбс. — Все верно. Раньше стояли навигационные знаки на реке и кое-где на озере в местах возможной опасности: бакены, вехи, береговые створы. Но тридцать лет независимости тоже сделали свое дело: смена правительств, случайные люди в роли министров.

Капитан Форбс решил сократить деловую часть комлевского визита в пользу более непринужденной и пригласил его в свою просторную каюту, куда стюард тотчас же принес холодные напитки и стаканы. Расспросив Комлева о его предыдущей жизни, он посмотрел на него более внимательно своими стареющими, но еще достаточно зоркими глазами. Ведь этот молодой русский был дипломированным речным судоводителем, тогда как все они здесь на этой реке были, в сущности, только практики, учившиеся у тех, кто был здесь до них. Ну, еще учились на судоводительских курсах, которые иногда открывались в соседней стране. Сдавали экзамены разным комиссиям, и у каждой была своя программа и требования. Сам Форбс, например, был из военных моряков. Теперь же он был уже достаточно стар, и ему надо было подумывать о том, что скоро придется покинуть капитанский мостик, на котором он и состарился. В этой неумолимости времени ему чудилось даже что-то оскорбительное, в этом было безличное, как бы даже подчеркнуто равнодушное отношение к человеку и лично к нему, Форбсу.

А еще он не забывал, что в этой стране шла очередная волна национализации, а на самом деле африканизации. Ему уже почти открыто говорили о необходимости продажи «Лоалы» государству. При этом чиновники неискренне, как ему казалось, предлагали ему остаться на ней капитаном, если он этого пожелает.

Ничего этого он Комлеву не сказал. Высокое дерево навлекает на себя ярость ветра, говорят в этих краях. Форбс зазнайством не отличался, но понимал, что стал частью здешней истории, тем более что в Бонгу ее документированная часть насчитывала от силы сотню лет. А до этого история жила в сказаниях, преданиях, мифах и легендах многочисленных племен, населявших эту страну.

— «Лоала» хоть и заметно поскрипывает, но ходит еще исправно. На смену ей еще пока ничего не построено. Есть на реке несколько небольших теплоходов, частных и государственных. Скорость у них, конечно, выше, но зато «Лоала» берет на борт кроме двух сотен пассажиров еще и пару десятков автомашин, из которых половина — грузовики с полным кузовом.

Два окна каюты Форбса выходили на бак, и капитан не без гордости сделал жест в сторону носовой части парохода, где наличие мачты со стрелой над самой крышкой трюма указывало еще и на грузовые возможности речного ветерана.

Комлев ничего не сказал о планах своего Интертранса, о которых он и сам толком не знал. Она, эта почти виртуальная организация, не была конкурентом пароходу Форбса, в чем он его и поспешил заверить. Компания намеревалась строить и эксплуатировать суда для плавания по всем судоходным притокам Мфолонго.

Окна каюты были открыты. День был жаркий, но от воды тянуло сырой прохладой, пахло мокрым илом и где-то гниющей на берегу рыбой.

Бенджамин Форбс (или, как его называли туземцы, Форбиси) по праву считался частью истории Бонгу. Он оказался здесь, когда страна называлась еще Британской Бонгамбией, а до этого четыре года служил в королевском военном флоте на Средиземном море. Он был участником знаменитого прорыва конвоя с боеприпасами и продовольствием для осажденной немцами Мальты, и превосходящие силы итальянского флота не сумели его остановить. К концу войны он попал в Южную Африку на военно-морскую базу в Саймонстаун, а после демобилизации приехал в Лилонгве. Он по-хозяйски оглядел широкую Мфолонго, вытекающую, прорываясь через пороги, из полноводного озера. Затем она сама впадала в еще более обширное озеро Китве, а из него вытекала уже под другим названием и являлась пограничной с другим колониальным владением рекой. Форбс осмотрелся, ему удалось получить щедрую ссуду в банке как участнику войны, и он тут же купил и тогда уже не новый пароход, стоявший на приколе, так как у его владельцев не было денег на небольшой ремонт. Лейтенант запаса Форбс рискнул всеми своими средствами, ремонт на местном заводе произвел и сделал пробный рейс с пассажирами и грузом. Затея себя оправдала. Замечено, что англичанам свойственна склонность к нестандартному поведению, поэтому некоторая эксцентричность даже считается чуть ли не чертой характера. Молодой Форбс оправдал ожидания тех, кто разделял подобные взгляды, женившись вскоре на дочери вождя местного и довольно заметного в те времена племени, и ее имя Лоала вскоре и стало названием парохода. Впрочем, ее отец не был каким-нибудь экзотичного вида дикарем в леопардовой шкуре через плечо и с длинными перьями в волосах. Он в свое время окончил миссионерскую школу и разъезжал в сравнительно новом «моррисе». У него был неплохой дом, роща масличных пальм да еще и кокосовых, а на ферме — стадо из сотни коров-зебу. А сама Лоала, по словам тех, кто ее помнил в молодости, могла считаться красивой даже по европейским понятиям и работала учительницей в школе при миссии. Говорили, что Форбс прошел церемонию «усыновления» племенем тестя и даже получил дополнительное имя Умензи. К сожалению, это племя потеряло свое былое значение, и ко времени независимости его оттерли от власти два наиболее влиятельных и соперничающих племени, одно из которых подарило стране нынешнего президента Питера Бусилизи.

Комлев не без удовольствия отметил, что уже почти привык говорить, хоть и не без ошибок, целыми днями на другом языке. И справлялся он с этой задачей, как ему казалось, все лучше. Но к концу дня он досадливо стал ощущать странную усталость от пользования чужой речью. Это выражалось в том, что нужные слова куда-то улетучивались, образные речевые обороты забывались и заменялись избитыми штампами. Первоначальное довольство собой заменилось чувством языковой неполноценности. Вечером ему уже хотелось просто помолчать и отдохнуть от всех видов общения. В Лилонгве, как он знал, было одно место, где можно было поговорить на родном языке, и адрес его он получил еще от Вьюнова. Правда, дал он его с безучастной небрежностью, как бы намекая на то, что делать Комлеву там особенно нечего. Кое в чем он оказался прав.