Танатонавты - Бернард Вербер Страница 9

Охранник задумался. «Сопровождение умирающих» – эти слова звучали неприятно. Он, конечно, знал об этой службе, в больнице о ней говорили всякое. Он махнул рукой, мол, проходите, даже не извинившись, что задержал нас.

Мы углубились в ярко освещенный лабиринт. Коридоры, еще коридоры… Перед нами открывался удивительный мир.

Я уже во второй раз оказался в больнице, но впечатление было по-прежнему ошеломляющим. Мы словно попали в храм белизны. Повсюду сновали маги в белых одеяниях и юные жрицы в безупречно выглаженных халатиках прямо на голое тело.

Все вокруг двигалось, словно подчиняясь законам древнего священного танца. Санитары перекладывали жертвенных животных, обмотанных бинтами, на замызганные каталки. Юные жрицы доставляли их в облицованные кафелем залы, где верховные жрецы в хирургических масках и прозрачных перчатках копались в их кишках, как авгуры-прорицатели. Можно было подумать, что пациенты являлись сюда, чтобы узнать судьбу.

Вот поэтому я и выбрал потом профессию, связанную с медициной. Запах эфира, медсестры, белые одежды, возможность в свое удовольствие покопаться в кишках современников – все это действительно увлекает. Вот где чертоги истинной власти! И я тоже захотел стать белым жрецом.

В приятном возбуждении, словно гангстер, наконец-то попавший в хранилище банка, Рауль прошептал:

– Тсс… Вот оно!

Мы вошли в застекленную дверь.

И чуть не выскочили обратно. Большинство пациентов службы сопровождения умирающих действительно были больны. Справа от нас беззубый старик с разинутым ртом издавал зловоние метров на десять от себя. Еще ближе какое-то истощенное существо неопределенного пола не мигая смотрело на коричневое пятно на потолке. Из носа у него текла прозрачная слизь. Слева – лысая дама с одной-единственной прядью светлых волос на голове и морщинистым лицом. Левой рукой она пыталась сдержать непрерывно дрожавшую правую. Это ей никак не удавалось, и она ругала мятежную конечность, но из-за разболтанной вставной челюсти ни слова нельзя было разобрать.

Смерть, не в обиду Раулю будет сказано, это вовсе не боги, богини или реки, полные рептилий. Смерть – это медленный распад человека.

Правы, ох правы были мои родители: смерть страшна. Я бы немедленно бросился наутек, если бы не Рауль, потащивший меня к почти лысой даме.

– Извините, что беспокоим, мадам…

– Зд-ддравств-в-уйте, – запинаясь, сказала она голосом, дрожавшим сильнее, чем ее тело.

– Мы – студенты из школы журналистики и хотели бы взять у вас интервью.

– П-по… почему у меня? – с трудом произнесла она.

– Потому что ваш случай нас заинтересовал.

– Нет… во мне… ничего… интересного. У… уходите!

От истекающего слизью существа мы никакой реакции так и не дождались. Тогда мы направились к вонючему старичку, который принял нас за пару карманных воришек. Он засуетился, будто его оторвали от крайне важного дела.

– А? Что? Чего вы хотите?

Рауль повторил:

– Мы учимся в школе журналистики и готовим репортаж о лицах, переживших кому.

Старичок сел в кровати и горделиво выпрямился:

– Ясное дело, я пережил кому. Пять часов в коме, и, смотрите-ка, я все еще здесь!

Глаза Рауля вспыхнули.

– Ну и как там? – спросил он, словно разговаривал с туристом, приехавшим из Китая.

Старичок ошалело уставился на него:

– Что вы имеете в виду?

– Ну, что вы пережили, пока были в коме?

Видно было, что собеседник Рауля не понимал, куда тот клонит.

– Да я же говорю, я пять часов провел в коме. Кома, понимаете? Это именно когда ничего не чувствуешь.

Рауль не сдавался:

– У вас не было галлюцинаций? Вы не припоминаете света, ярких красок, чего-нибудь еще?

Умирающий вышел из себя:

– Кома – это вам не кино! Начнем с того, что человек очень болен. Он приходит в себя, и у него все тело ломит. Тут не до гулянок. А вы в какую газету пишете?

Вдруг откуда-то выскочил санитар и тут же разорался:

– Это что такое? Сколько можно беспокоить моих больных? Кто разрешил войти? Вы что, читать не умеете? Не видели: «Посторонним вход воспрещен»?

– Вместе против дураков! – выкрикнул Рауль.

Мы бросились наутек. И конечно, заблудились в лабиринте кафельных коридоров. Мы промчались через палату для больных с ожогами третьей степени, через отделение, полное инвалидов в колясках, а оттуда попали прямо туда, куда ходить не следует. В морг.

Обнаженные трупы рядами лежали на дюжине хромированных поддонов. На их лицах застыли гримасы предсмертных мучений. У некоторых глаза еще были открыты.

Молоденький студент, вооруженный клещами, снимал с мертвых рук обручальные кольца. У одной женщины палец опух, и кольцо никак не слезало. Студент зажал ее палец клещами, чик – и палец шмякнулся на пол.

Я тут же упал в обморок. Рауль вытащил меня наружу. Мы оба были без сил.

Мой друг оказался неправ. Правы были мои родители. Смерть омерзительна. На нее нельзя смотреть, к ней нельзя приближаться, о ней не следует говорить и даже думать.