Я в степени N - Александр Староверов Страница 9

Мне очень обидно. Ее слова наконец меня достали. И знаю, что все это чушь ее обычная, а все равно обидно. Может, потому, что я все еще ее люблю? Может быть, может быть… А может, и нет. Не уверен я ни в чем…

Пытаюсь анализировать ее упреки. Бесполезно. С одной стороны, переживает из-за моего мнимого алкоголизма, а с другой – «найди себе бабу». Нет, бесполезно. Ясно только, что я ее дико раздражаю, да и она меня, если честно. Как же так? Как же это получилось? Когда началось? Ведь было же все по-другому. Ведь был же зоопарк и рука, тянущаяся к телефону… Я точно помню: это было. Точно-точно…

Я снова закрываю глаза и вспоминаю наше первое полноценное свидание.

* * *

Унылое зрелище – зоопарк в ноябре. Зверям холодно, они мелко дрожат, и кажется, что про себя ругаются матом. Клянут, наверное, судьбу, занесшую их в эту неласковую серую страну. Народу почти нет. Странное ощущение: как будто не мы пришли посмотреть на зверушек, а они смотрят на нас. Осуждают. И я осуждаю Аньку. Зачем она нас сюда притащила? Пьяная, что ли, вчера была? Холод и неловкость, и чувство необычное такое, что все не так, не то… Надо говорить какие-то главные слова, а они не находятся. Неловкость. Как встретились, так сразу и началось. Я поздоровался с ней по-дурацки, за руку, как с мужиком. Целоваться вроде рановато, даже в щечку, поэтому за руку. Пошел купил билеты. «Сколько стоит?» – спросила меня она. Я на автомате ответил – какая-то смешная сумма, меньше цены поездки на метро. Она вернула мне деньги. Я не хотел, отталкивал, а она ловко засунула мне мятую купюру в карман плаща и заявила, что уйдет, если я не возьму. Сумасшедшая, реально прибабахнутая на всю голову. И еще зоопарк этот ноябрьский… Я нервничаю как мальчишка и думаю, взять ли ее за ручку. Я, у которого одна постоянная девушка и несколько непостоянных! Нервничаю. Она тоже не в своей тарелке. Идет рядом, в основном молчит, что для нее нехарактерно. Я набираюсь смелости и беру ее ладошку в свою. Ледяная ручка ошпаривает холодом, будто снежок взял. И маленькая такая, как у ребенка. Анька доверчиво смотрит мне в глаза и устраивает свои крохотные пальчики в моей ладони поудобнее. Ох ты, боже мой: мушкетер пропустил укол в сердце! Дыхание у меня перехватывает. Я отворачиваюсь от нее, чтобы не расплакаться от нежности. И любви. Влюбился, похоже. Вот оно, оказывается, как бывает. Просто снежок в ладони в виде маленькой девичьей ручки и доверчивый детский взгляд. И все. Просто, очень просто…

Я отворачиваюсь и вижу огромного мерзнущего слона в клетке. Он смотрит на нас. Мудро и печально. Как будто знает что-то или догадывается. Мы идем дальше, я молча пытаюсь пережить обрушившееся на меня ощущение, общаюсь преимущественно междометиями.

– Смотри, какая обезьянка.

– М-м-м-м…

– Холодно им…

– Да…

– Черт, как холодно…

– Ух…

– Эх, лето бы…

– Эх…

Нежность, неловкость, невозможность выражаться словами, холод, ее ледяная ручка, мятая купюра в кармане плаща, мерзнущие звери, глядящие на нас сквозь решетки, серое небо, мокрый снег на последних неопавших листьях и сердце – бух, бух, бух, бух… Как колокол раскачивается внутри тела, еще чуть-чуть, и ребра переломает.

Неприятное чувство, оказывается, любовь. Без нее куда как лучше. Только как я жил всю жизнь без нее? И без Аньки. Надо что-то делать, как-то сближаться с ней, но я не могу. Я стал очень тупой, самые простые предложения даются мне с трудом. Даже в ресторан не могу ее пригласить – а вдруг обидится?

Часа полтора мы гуляем среди опечаленной осенними холодами фауны, замерзаем вконец и идем к метро «Баррикадная». Я хочу ее проводить, но почему-то не говорю ей об этом – просто плетусь за ней в вагон, следующий до конечной станции «Планерная». Она живет там, я знаю. Тушинская она девчонка. Тушинская… Все, тушите свет, я влюбился. Первый раз в жизни…

– Так что насчет подготовки в театральный? – спрашивает она уже на платформе.

– Конечно, конечно, – бормочу я, – сделаю все, что смогу.

– Отлично! Спасибо тебе. Не надо меня провожать – я сама.

– А когда?.. – Отчаяние придает мне сил, и я пытаюсь узнать у нее, когда мы увидимся. Силы покидают меня на середине вопроса, но она понимает. Она так меня понимает, никто меня так не понимал. Ни разу в жизни.

– Завтра, – говорит Аня, улыбаясь, – завтра увидимся. Ты же живешь один? Вот завтра и начнем подготовку. Приеду к тебе на пробы, как ты и хотел. Или передумал?

Аллилуйя! Есть бог на свете, она это сказала, мне не послышалось, она сказала это! И лукавые чертики из ее глаз прыгнули на мое покрасневшее от шока и счастья лицо. И облизывают его, щекочут, ласкают… Я хочу ей сказать что-то, поблагодарить, пасть на колени, облобызать ступни. Но она не дает мне такой возможности, вскакивает в подъехавший вагон, машет мне весело рукой и уносится в свое Тушино.

Любила ли она меня тогда? Сомневаюсь… После говорила, что всего лишь хотела подготовиться к экзаменам в театральный, без всякой задней мысли, как всегда. А я подло воспользовался…

Ну, вот это уж совсем наглое вранье, все она понимала. Но не любила, я думаю. Просто природа сделала одну из своих бесчисленных попыток – решила метнуться и в эту сторону. А почему бы и нет? Парень вроде симпатичный, неглупый…

Любил ли я ее? Тоже не факт. Во всяком случае, все следующие сутки после нашего расставания я старался убедить себя, что не люблю. Показалось, пригрезилось. Я представлял Аньку в наипохабнейших позах, предвкушал грядущие сексуальные радости: как я ее и так, и сяк… В принципе, меня можно понять. А иначе как пережить эти бесконечные сутки, как с ума не сойти от любви, нежности и неизвестности? У меня почти получилось: сияющий образ прекрасной дамы, мелькнувший в московском зоопарке, немного посопротивлявшись, низвергнулся до обычного изображения симпатичной телки. Волнительно, конечно, с новой красоткой в первый раз, но это приятное волнение. Возбуждающее. Только вот почему за полчаса до ее прихода я заменил новенькие нарядные джинсы «Левис 501» на растянутые и рваные на коленках треники? Что, а главное кому я хотел доказать? Себе хотел, себя уговаривал… «Нет, нет, не люблю! Она – просто еще одна телка в моей коллекции. Вот видите, я даже штаны нормальные ради нее одеть не удосужился. Видите, видите?!» Хорошее доказательство, убедительное. Но дело в том, что сама попытка такого доказательства опровергает его истинность напрочь.

* * *

То, что произошло на следующий день, достойно сцены в фильме Квентина Тарантино. Смешно, нелепо, трогательно, бредово и очень, очень волнительно. Она подготовилась, пересекла порог моей съемной квартиры, на две трети состоящей из коробок с бренди «Слынчев Бряг», во всеоружии. Что-то такое кружевное на ней было, черное, с романтичным названием комби-дрес, как я узнал впоследствии. И раскрас настолько боевой, что в плен хотелось сдаться немедленно. Уж чего-чего, а таких скрытых талантов в ней я не предполагал найти. И тут я стою в рваных трениках. Она покосилась на меня удивленно, но все-таки вошла. Вздохнула тяжело, как будто в омут глубокий бросаясь, и разъединилась на мгновение со своим ярким макияжем. Она – веселая, хорошая девочка – сама по себе, а образ отчаянной пэтэушницы в поисках приключений – сам по себе. Странное зрелище, щемящее, даже болезненное какое-то. А я в трениках рваных, она старалась, готовилась, а я в трениках… Что же я делаю? Это как ребенка обидеть, она же слабая, она же дурочка моя любимая! Кого я на место поставить собрался? В квартире бушевали энергетические вихри, мы стояли друг напротив друга, и что-то происходило. Ветер судьбы хлестал меня по щекам. Я вдруг понял, почему на самом деле надел эти проклятые треники. «Привыкай, – говорил я ими, – да, я вот такой, привыкай ко мне, нам жизнь вместе жить». Мне стало страшно, и ей, по-моему, тоже. Определялась жизнь… «Нет, нет, нет, нет, не может быть, показалось, пригрезилось». И у нее в глазах: «Нет, нет, нет, нет…» А сверху над нашим рефлекторным испуганным «нет» висело огромное и толкающее нас друг к другу – «да»! Вселенная нам сказала – да, и от громкости ее рыка задрожали барабанные перепонки, пересохло во рту, подскочило сердце и заметалось где-то в гортани. Нет, нет, нет, нет… ДА!!!!