Мне так хорошо здесь без тебя - Кортни Маум Страница 9

Анна пришла за мной в кухню.

– «Вопросительное настроение»? – уточнила она, заглядывая в миску с салатом.

Я прикрыл глаза, борясь с желанием сунуть кулак в булькающую на плите воду.

– Обожаю эту книгу, – проворковала Анна. – Где-то она у меня даже была… Странно, неужели я не заставила тебя ее прочитать? В ней есть одно место, в начале там про картошку…

– У меня еще есть новости, – негромко перебил я. – «Синий медведь» продан.

И тут же пожалел, что ляпнул это именно сейчас.

– Продан? – переспросила Анна.

– Да. – Я не мог поднять на нее глаза, поэтому отвернулся и опрокинул кастрюлю с пастой в дуршлаг. – Какому-то лондонцу. Он был на выставке, но ни я, ни Жюльен его не запомнили. Странно, правда?

– Значит, все-таки продан…

Я заставил себя посмотреть, и мои худшие опасения подтвердились. Анна с отсутствующим взглядом водила пальцем по кромке бокала. Она явно была задета.

– Его купили за десять тысяч евро.

– Из которых ты получишь пять.

Я прикусил губу:

– Да.

– Пожалуй, это хорошая новость, – сказала она с деланой бодростью. – Твоя выставка имела успех.

– Анна, прости. Я не думал, что ее купят.

– Странное предположение.

Анна повесила свой жакет в углу, с необыкновенной тщательностью разгладив на нем все складки. Я подошел и попытался ее обнять, но от моего прикосновения она напряглась.

– Я думал, ты не против. Мы же об этом говорили.

– Да. Говорили. Просто… – Она посмотрела в сторону Камиллы, подбирая слова, и сдалась: – Ладно, все равно дело сделано. У тебя была очень хорошая выставка, Ричард. Я уверена, что скоро и остальные картины купят.

– Спасибо.

– Не за что. – Она отвернулась. – Давай ужинать. Выглядит аппетитно.

Я снова поблагодарил жену за добрые слова, она опять сказала, что не за что, и далее беседа за семейным столом состояла из одних формул вежливости – мы оба были слишком разочарованы, чтобы вести живой разговор.

Мы с Анной женаты больше семи лет, и на моем счету одна измена. Достойно ли это восхищения или презрения – как посмотреть. В конце концов, я слегка приукрашиваю действительность. Да, измена была одна, но длилась она семь месяцев.

Мой отец однажды изменил матери. Они тогда были женаты четыре года. Несколько недель мать жаловалась, что по вечерам часто звонит телефон, а стоит ей ответить, как на том конце провода вешают трубку. Она потребовала у отца объяснений, и тот, по ее словам, покраснел, как вареная свекла. Так она заподозрила, что у него есть другая женщина. И вскоре она узнала, кто это, на вечеринке, которую друг отца устраивал в честь своего назначения в совет директоров престижного университета. Преизрядно набравшись, отец оставил мать у миски с пуншем под предлогом, что «выскочит на крылечко курнуть». Когда же он не вернулся через полчаса, мать пошла разыскивать своего милого Джорджи и обнаружила его в гардеробной взасос целующимся с Маргарет Бэбкок из родительского комитета университета Солсбери.

Мать немедленно уехала с вечеринки к своим родителям и оставалась у них три недели, не отвечая на звонки отца и не открывая писем, которые он оставлял ей в почтовом ящике. На двадцать третий день она прервала свое добровольное изгнание. Просто пришла домой с большой сумкой продуктов и принялась готовить обед. Когда отец вернулся с работы, его ожидало фирменное жаркое и железное требование прекратить связь с мисс Бэбкок, извиниться перед всеми друзьями за свой дурной вкус и поведение, и, кстати, если он еще хоть раз сунет руку в пресловутую чужую корзину, он проклянет тот день, когда получил набор из Х– и Y-хромосомы. Да, и еще: она беременна.

Мать любила отца, отец жить не мог без матери. Мои родители – весьма нелепая парочка, но они были созданы друг для друга, и, зная это, мать отца простила. Боюсь, с Анной такой номер у меня не пройдет. Вряд ли она когда-нибудь простит меня за роман с Лизой. Тот факт, что она отказывается об этом говорить, сделал прощение недостижимым – такая возможность давно похоронена под растущей стеной обиды и недоверия.

И конечно, есть еще вопрос секса. Точнее, его отсутствия. К пятой годовщине свадьбы мы сбавили обороты в постели с трех раз в неделю до трех раз в месяц, но секс по-прежнему был очень хорош – прекрасен. Я первым начал отстраняться от нее в физическом плане. Мне вдруг стало казаться невероятно жестоким и эгоистичным искать плотского наслаждения от женщины, которая столько лет является моим верным боевым товарищем, которая родила нашего ребенка… Да, логика бредовая, но отчего-то я видел в воздержании проявление уважения к ней, а потом и вовсе был отлучен от ее груди страстью к другой женщине.

Долгое время я вел себя как последний идиот. Мы с Анной перестали заниматься любовью со дня, когда я переспал с Лизой. В первые недели, следовавшие за этим событием, я даже радовался тому, что Анна не проявляет инициативы. Я не задавался вопросом, почему она не хочет от меня нежности, куда делось ее обычно взрывное либидо.

Все могло быть иначе, если бы она сразу заставила меня остановиться. В тот вечер я пришел домой, благоухая эфирным маслом флердоранжа, – а я не раз выражал свое неприятие этого запаха, когда в каком-нибудь марокканском заведении официант брызгал ароматизированной водой мне на голову. Лиза же имела обыкновение втирать масло флердоранжа в кончики волос. Если бы Анна прямо тогда сказала бы мне: «Хватит! Прекрати эту связь, пока она еще в зародыше» – я бы скорее всего повиновался. Но она молча выслушала мой лепет про ресторан, куда мы с Жюльеном ходили есть кускус и где в туалете было жутко пахучее мыло, а потом мы повернулись друг к другу спиной и сделали вид, что спим.

Много ли она знала? Или думала, что знает? Когда по долгу службы ей приходилось защищать всяких мерзавцев, она неизменно требовала: «Рассказывайте мне ровно столько, сколько надо». Так же она поступила и со мной. По моему поведению, по моей отстраненности, по затуханию огня в постели она поняла ровно столько, сколько надо: я завел роман на стороне.

Но это же Анна-Лора де Бурижо, адвокат, дочь адвоката, цитадель чувства собственного достоинства. Она не стала плакать и устраивать сцены, не стала озвучивать своих подозрений и осыпать меня едкими упреками. Вместо этого она лишила меня себя – своего расположения, любви и тепла. И тела. Отныне наши физические контакты сводились к случайным касаниям – она могла задеть мою руку, передавая мне пакет из супермаркета, я проводил мыльной губкой по краю бокала, на котором остался след ее губ… На людях мы все еще изображали счастливую пару, но дома, в спальне один был для другого просто наизусть выученным телом.

Своим помутившимся от секса на стороне рассудком я воспринимал молчание Анны как знак неохотного примирения с ситуацией. Она была слишком горда, чтобы выяснять со мной отношения, и это позволяло мне делать вид, что ничего особенного не происходит. В конце концов, Анна принадлежала к самой что ни на есть настоящей французской буржуазии – иногда я тешил себя мыслью, что для нее такое развитие событий на восьмом году брака в порядке вещей.