Эротоэнциклопедия - Эва Курылюк Страница 9

Юки И. в Киото. 1989.

Фото Роберта Игерли

Токио, 5 мая 1976

Юки — Тоши

Уф-ф-ф. Наконец-то я состряпала докладную записку Барту, не без посторонней помощи. Сомневаясь в своем французском, содрала стиль из писем Оэ президенту Французской академии. Он беспардонно подлизывался к лягушатникам, потому что хотел устроить перевод своего собрания сочинений. Но я его перещеголяла. Ты помрешь со смеху. Хотя кто знает.

Одной Аматерасу [19]ведомо, что выйдет из всего этого проекта, политически безупречного. Твой Ролан втравил нас в него из снобизма и меркантильных соображений. Это предлог тянуть из нас денежки на перелеты туда-сюда, потому что в Киото заартачились. Арайоши поклялась, что хорошенького понемножку и она цента больше не даст на лекции иностранных профессоров. Действительно ли Б. вновь собирается приехать на твой осенний семестр вместе со своим (что-то мне все это напоминает) научным ассистентом? Голову даю на отсечение, что это тот самый Эдмондо, которого он тебе предлагал на место стажера в прошлом году.

Я считаю Б. болваном, но не до такой степени, чтобы купиться на мой букет бредней. Впрочем, кто знает. Может, через полстолетия издадут его дневники, где мое письмо будет подано как «типичный образец японской эпистолярной культуры представительницы женской элиты семидесятых годов». Что не так уж далеко от истины. Честно говоря, я бы охотно написала без обиняков, не скрывая, что нас с ним объединяет влечение к гениталиям собственного пола. Впрочем, ему это уже наверняка известно. Не сегодня тебя прозвали Сафо Токийской, а меня Билитис [20]Клозетной.

Кстати. Может, протолкнуть в «Путеводитель» что-нибудь о лесбийстве гейш? Барт хоть и изображает героя нашего романа, но ничего не афиширует. Он дорожит тепленькой синекурой — как, впрочем, и мы. Тексты свои кропает лихо. Впрочем, «Happy few» [21]сочинят, остальные же пусть ломают голову, откуда в нем столько неудовлетворенности, столько уклончивости и тяги к аллюзиям, столько вожделения, не осмеливающегося толком и рта раскрыть. Осторожненький Б. ставит на амбивалентность и экзотику. Все логично: он собирает маски но, коллекционирует кимоно, выращивает бонсай и почитает нашу лицемерную страну. Мистер Гейша.

Честно говоря, это письмо адресовано прежде всего тебе. Это мое заявление об уходе. Настоящим освобождаю престижное место преподавателя-ассистента второй степени, ха-ха. И секунды тут больше не выдержу. Придется тебе подыскать другую майко. И ты найдешь. А может, нет? Может, окажешься такой — чудесной, умной, энергичной, — какой я в свое время тебя считала? Может, сдержишь обещание?

Тоши! Улетим отсюда, пока нам не подрезали крылья. Пока нас не превратили в горбатых кукол, набитых заученными фразами. Забудь о престиже, забудь о зарплате. Может, еще не поздно? Прошу тебя! Умоляю! Бросим это ко всем чертям. Переедем в Штаты. Я прекрасно знаю английский. Для меня работа найдется. И для тебя тоже. Купим старый кабриолет, щенка спаниеля. Возьмем ипотеку на бунгало под Беркли или в Оранж Каунти, в апельсиновом саду. Исполнится твоя заветная мечта: удочерим девочку. А ты — прозой для взрослых женщин, а не хайку для майко — расскажешь наконец о нашей любви.

Ты напишешь: Они полюбили друг друга не на жизнь, а на смерть. Безумие придало им такой отваги, что они решили играть в открытую. Неважно, что одна другой годилась в матери. Неважно — ведь они хотели быть вместе. В горе и в радости, навсегда. Глядеть с балкона на Тихий океан, на китов, проплывающих вдоль берега. Им опостылели душные ночи в наглухо запертых клетках. Страна восходящего солнца — больше не тюрьма. Ее волен покинуть каждый гражданин и даже гражданка.

Ты напишешь: Они не боялись скандала. Будучи в здравом уме и твердой памяти, послали к черту табу. Сели в самолет, держась за руки. Держась за руки, вышли в Сан-Франциско. Целовались на аэродроме. В кино усаживались друг к дружке на колени.

Ты напишешь: Старшая в силу своего положения и возраста рисковала больше. Но она не испугалась. Знала, что не имеет права сломать жизнь себе и ей.

Ты напишешь: Я не могла поступить иначе, потому что мир так устроен: без свободы нет любви.

Напишешь? Аматерасу тебя знает. Скорее обернешься золотой рыбкой.

Конечно-конечно-конечно. Графоманке необходимо теплое местечко, вуайеристке — деньги налогоплательщика. Нигде тебе не будет так хорошо, как здесь, в улье интриг. Ты выбила себе самый просторный кабинет и самый лучший вид, хи-хи, на бассейн женского лицея под стеклянной крышей. Из «Бамбуковой рощи» выкурила всех конкурентов. Зимой и летом рубрику «Хайку» заполняет твоя колченогая каллиграфия, конца нет слащавой пошлятине. «Полная луна бледнеет в парчовом зеркале пруда, паре чирков вторит шелест веточек сакаки, ветерок всегда дует на воду, ха-ха».

Ты сочиняешь стихи для посетительниц парикмахерского салона, а мечтаешь о славе в веках. Знаешь, как ее получить? С моей помощью. Пойдем, покончим с собой на священном склоне Фудзиямы. Тут повесишься ты, там — я. А в центре будет болтаться шелковый свиток с твоим последним хайку, воспевающим нашу любовь, стопроцентно платоническую. Ты морщишься? Предпочитаешь харакири после сеанса в постели? Ясное дело. Ты клянешься, что немедленно последуешь за мной. Помогаешь мне истечь кровью в ванне. Потом умываешь руки. Моим почерком пишешь прощальное письмо себе. Делаешь маску и макияж. Облачаешься в шелковый костюм с галстуком. На совете факультета продвигаешь меня на место преподавателя-ассистента первой степени.