Юрьев день - Станислав Хабаров Страница 9

– У вас, у артистов, – покачал головою Главный, – есть театры академические и театр транспорта. Мы в науке вроде театра транспорта.

Ведущий был с ним полностью согласен. Он ясно видел, что все эти звания в их области: академик, членкор и прочее – лишь дань уважения их технике. И теоретик, ковыряющийся в схемах, его рассмешил. Он мог бы отдать голову на отсечение, что схемы выверены. Но мысль – использовать теоретика – его позабавила.

– Что же ты не докладываешь? – сказал он при встрече Славке.

– О чём? – пялился тот на ведущего голубыми наивными глазами.

– Говорят, у вас схема неустойчива.

– Кто говорит?

– Твой коллега – Зайцев. По слухам, вами же распространяемым на площадке, доктор наук.

– Вот и разбирайтесь с доктором.

– А ты бы проверил.

– Нечего проверять.

В тонкости Славка не верил. Именно для того столь широко моделируется объект, чтобы всё ему было нипочём. К тому же пустое занятие – слушать теоретика. В далекие времена, когда теоретики и практики сидели в одной комнате, прислали к ним дипломника. А Полуянов – шутник, которого иначе как «полупьяновым» никто и не называл, провел за шкафами хлорвиниловую трубочку.

Дипломник приходил в КБ редко и, сделав общий поклон, принимался за схему. Затем спрашивал разрешение включить осциллограф. А Полуянов тем временем выходил в коридор, закуривал и пускал дым в трубочку, тянущуюся за студенческий стол.

Из схемы валил дым. Дипломник впадал в панику, оглядывался, не видели ли? Все вроде бы работали, а по делу давились со смеху. В конце концов студент перестроил диплом, разработал теорию неустойчивости подобных схем и его защитил, и, разбирая схему, обнаружил трубочку, уводящую за шкафы, и только его в КБ и видели.

Понятно было, как теоретик попал на ТП. Внесли двоих в штатное расписание, а подошло время – вынь да положь. Сами способствовали. И теоретик был следствием разговоров: «В отделе – чистые и нечистые. Хватит паразитировать за чужой счёт, пора, наконец, разделить общие беды». Но позвони он теперь в Красноград лишь посмеются: «Не справился».

Теперь теоретики просто занялись не своей работой, но Вадима попробуй, заставь, а посылали таких, как Маэстро.

– С ведущим поосторожней, – предупредил Славка, отыскав теоретика. Заложит, не моргнет.

– А ты не бросай меня, учи.

– Бутылка, – ответил Славка.

– Ну, если ты так возьмешься, разбогатеешь только на таре.

– Встрянешь, бутылка.

И вот после всех этих разговоров и предупреждений теоретик снова «возникал».

– В чём дело? – еле сдержался Славка.

– Да, вот, вроде схема – неустойчива.

Теоретики – птички божьи, живут себе в поднебесье. Парят в воздушных струях, пока ты копаешься в грязи.

– Не пойму я вас, теоретиков, – заметил Славка. – Годами моделируете, чтобы перечеркнуть всё разом на ТП.

– Биения близки к собственной частоте.

Сказанное теоретиком могло быть версией в ряде иных причин. Всё проверять, не хватит жизни. Когда возникали более или менее понятные помехи, их рассекали словно гордиевы узлы. Но здесь сомнения могли плачевно закончиться. Во всяком случае теоретика следует загрузить выше головы. Так, чтобы не смог головы поднять.

– Ты вот что. Оставь-ка в покое схемы и займись полётным заданием. Вот-вот появится Главный, и начнётся кровь из носу, вынь да положь. Доступно?

Маэстро кивнул. Он чувствовал себя бесполезным и незадействованным.

В архиве было тесно и жарко. Маэстро выписывал нужное, благо всё находилось под рукой. Архивная Капитолина болтала по телефону. Он сделал для себя странное открытие: все местные женщины нравятся ему. Все, без исключения. «Что это? От воздержания или полная потеря вкуса?».

Он аккуратно выписывал цифры, но юстировочные данные можно было понять и так и сяк. Он вновь отправился в миковский зал и встретил Лосева.

– Чем занимаетесь?

– Полётным заданием, – послушно ответил Маэстро.

– Учтите, – просительно начал Лосев, – с «Венерой» опаздываем. Скорее всего полетит «Зонд». А кому нужен «Зонд»? Вам? Мне? Академия Наук настаивает на полете к Солнцу, когда используется их прибор. Расширить бы стартовое окно, ведь все расчёты ведутся с запасом. Возможен и пертурбационный маневр.

– К баллистикам обратитесь, – сказал Маэстро, – это не по моей части.

– Конечно, обязательно и не по вашей, – покивал Лосев, – вы только диссертации пишите.

И махнул рукой.

Диссертаций Маэстро не писал. У него даже не было законченных отчётов. Он только считал, решал, консультировал, а выходило у других. Нет, с диссертацией было не по адресу. И роясь в архиве, Маэстро ворчал: «Диссертации… Это как прежде говорили в очередях – „а еще в очках“ или „в шляпе“, „а ещё газеты читает“». Однако время от времени вставало перед ним расстроенное лицо ведущего, отчего Маэстро становилось неловко.

Он знал о разных предложениях. С треугольной троянской точкой, есть и другая либрационная – между Солнцем и Землей. Там бы поместить зонд. И он станет зондом, не по названию, по существу. Солнечным зондом. И всё солнечное влияние, почти мистическое, свяжется с конкретными замерами. Эстеты из Академик Наук, конечно, станут морщиться. Мол, точка неустойчива… Практически устойчива. И хорошо, если «гибрид» повисит там несколько месяцев, затем его опять можно будет подкорректировать… Мокашовская мечта… Солнечный буй, висящий годами, зацепившись за точку пустоты. Спутник пустоты, зонд в космосе, на якоре, в ловушке гравитационных сил.