Губернатор - Александр Проханов Страница 9

Плотников не понимал до конца эти богословские смыслы. Он лишь чувствовал, что священник преисполнен знания, которое добыл не размышлениями, а каким-то иным, внутренним опытом. Сердцем, а не разумом. Отстаивает этот опыт истово и несокрушимо, готовый претерпеть гонения и, быть может, гибель.

– Многие отреклись от Сталина, отреклись от Победы. Но другие верны ему. Грех предательства самый страшный.

– Как вы правы, отец Виктор! – воскликнул Притченко. – Мы – народ-предатель! И нам гореть в аду!

– Мы – народ-победитель, – твердо поправил священник. – Из нашего народа исходили и продолжают исходить святые. Они оградят нас от ада.

Плотников продолжал созерцать иконы, висящие на стенах. Казалось, что в темном срубе отворились окна в иные дали. Из них изливается чудесный свет.

– Это мученики Священной войны, которые принесли во имя Победы Христову жертву. – Отец Виктор жарко перекрестился.

На иконе медового цвета, тонкая, как нежный стебель, стояла девушка в белой рубахе. Ее босые стопы касались табуретки, а над головой, с перекладины свешивалась веревка. Тонкая длинная шея была стянута петлей, волосы распустились до плеч, а большие глаза воздеты к небу, откуда на нее взирал Спаситель. Голова девушки была окружена золотым нимбом, и над ней пролетали ангелы.

– Зоя Козьмодемьянская, – произнес отец Виктор, поклонившись иконе.

Плотников чувствовал, как его влечет в это таинственное живое пространство, где совершается мученичество и ужасная смерть преображается в святое бессмертие. Если он ступит в медовое пространство иконы, он окажется в мокром снегопаде, среди солдат, окруженный тихими всхлипами деревенской толпы. Увидит близко от глаз голые девичьи ноги в синяках и царапинах. Сквозь растерзанную рубаху выступает маленькая девичья грудь. Небритое лицо немецкого офицера, дымящего сигаретой. И когда замызганный сапог выбивает из-под девичьих ног табуретку, разверзается осеннее небо. Из грома и молнии вырывается огненный луч, окружает девичью голову золотым венцом.

Плотников пугался этой влекущей силы. Пугался переступить деревянный порог иконы. Пугался чуда, в которое должен уверовать, уйти в медовую глубину иконы и уже не вернуться назад.

– Двадцать восемь гвардейцев-панфиловцев. – Отец Виктор подвел Плотникова к соседней иконе.

На снежном поле горели танки с крестами. В длинном окопе засели гвардейцы в белых полушубках и шапках-ушанках. Они били по танкам из пушек и противотанковых ружей, кидали в них связки гранат. Некоторые гвардейцы уже лежали убитыми, у других были перевязаны головы, третьи, обвязавшись гранатами, ползли навстречу танкам. У всех, живых и мертвых, над головами сияли нимбы. Христос в развеянном алом одеянии бежал по полю, замахнувшись гранатой, поднимал из окопа солдат. И те, невзирая на раны, бежали в атаку за красным, как знамя, одеянием.

– Разве возможно такое? – Плотников чувствовал, как кружится у него голова.

– Христос был с ними. Все они приносили Христову жертву. Христос вел их на подвиг, укреплял сердца, закрывал убитым глаза.

Плотникова влекло в это снежное поле, где летала поземка, лязгали пушки. Горящий танкист вываливался из подбитого танка, валялся спиной в сугробе. Гвардеец, воздев пистолет, бежал за Христом, по следам его босых ног, по кровавой тропе, красной, как вишневый сок.

Неведомая властная сила увлекала Плотникова в эту снежную даль, где его подхватит загадочный вихрь, и он обвесит себя гранатами и побежит навстречу черному танку с мерцающим огоньком пулемета. Он закрыл глаза и шагнул к иконе, но пугливый перебой сердца остановил его, и он очнулся.

Казалось, отец Виктор заметил его борение.

– Все они святые, со всеми был Христос. Он поднимал их в атаку, вел на таран самолет или танк, стонал под пыткой в застенке, умирал от ран в лазарете. Все они – воинство Христово, все тридцать миллионов погибших, и с каждым был Христос. Во время войны Христос приходил на землю и был среди наших воинов. Это и было Второе пришествие, – пришествие в ряды Красной армии, которая превратилась в церковь воинствующую. Красной армией руководил сам Спаситель и привел ее к священной Победе.

Плотников завороженно смотрел. Летчик Талалихин с золотым венцом на голове вел на таран истребитель, и впереди, обгоняя блестящий пропеллер, летел Христос. Летчик Гастелло направлял горящий штурмовик на колонну немецких танков. Рядом с ним за штурвалом сидел Христос, и на головах у обоих были золотые венцы. Мученики «Молодой гвардии», истерзанные пытками, шли на казнь, среди них, весь в кровавых ранах, шествовал Христос. И все они, в золотых нимбах, напоминали зажженные свечи.

– Сонм новомучеников, погибших за Христа во время церковных гонений, молился на небесах о Священной Победе, о сбережении Государства Российского. Мученики Священной войны после гибели красной страны молятся на небесах о сбережении Государства Российского. Подхватили падающее государство и перенесли его через пропасть. Они молятся о нас и теперь. Когда на страну навалится тьма, когда оно будет готово упасть, святомученики Священной войны отгонят тьму, озарят Россию своими нимбами.

Плотников зачарованно слушал. Бревенчатая церковь была кораблем, который плыл по цветущим лугам, вдоль дубовых опушек, по бескрайнему морю русского времени. В ковчеге, окруженная священными стражами, сберегалась тайна русской судьбы, вещая доля России. И он, Плотников, был причастен к этой божественной тайне, к загадочной русской судьбе, которая сулила ему невыносимые муки, обещала несказанное блаженство.

– Генерал Карбышев, святомученик, – произнес отец Виктор, указывая на икону. В ледяном серебристом сверкании стоял генерал, голый, с резкими ребрами, сложив на груди руки крестом. На него сверху, черно-синяя и жестокая, изливалась вода. Но, касаясь его головы, проливаясь сквозь нимб, вода превращалась в алмазный поток, в серебряное море, по которому, шагая по волнам, приближался Христос.

– Хотите, я вас исповедую, Иван Митрофанович? – неожиданно произнес священник. – Перед этой иконой.

– Я не готов, отец Виктор. – Плотникова испугало это внезапное предложение. – Я к вам случайно заехал.

– Ничего не бывает случайного. Наклоните голову, я вас исповедую.

Плотников, повинуясь спокойному властному голосу, наклонил голову, почти касаясь креста на груди священника. Тот положил ему на темя сухую костистую руку. Вице-губернатор Притченко деликатно отошел.

– В чем ваши грехи?

Плотникову было неловко стоять, склонив голову. Этот худой, с провалами щек старик вдруг обнаружил свою власть над ним. Он повиновался этой настойчивой воле. У него были грехи, но он не думал о них как о грехах, а только как о мучительных, притаившихся в душе проступках, которые со временем забудутся. Его вина перед женой, которую затмила прелестная, обожаемая возлюбленная. Это раздвоение причиняло страдание, он был вынужден лгать жене. Он смотрел сквозь пальцы на уложения государственной власти, в которых было много несправедливости и неправды. Вспышки раздражения и гнева по отношению к подчиненным, которых он обижал, забыв извиниться, и те не смели ему возразить, молча переживая обиды. Все это копилось в нем, смутно волновало и огорчало, но не было времени и умения погрузиться в свои душевные переживания и освободиться от их тайного гнета.