День учителя - Александр Изотчин Страница 9

Окончив завтрак, Андрей Иванович приступил к сборам сумки. Для этого ему понадобилось вновь войти в комнату. Протискиваясь туда-сюда между мебелью, он принялся выносить на кухню конспекты уроков и необходимые книги. Мирошкин не был классным руководителем, что, кстати сказать, считал величайшим счастьем, а потому не имел собственного школьного кабинета. Вот и приходилось каждый раз привозить с собой, а затем увозить домой нужные для уроков материалы.

В школе было два учителя истории — он и Нонна Меркулова, нервная старая дева лет на пять старше Мирошкина. Она всю себя отдавала преподаванию, вела кружок и была классным руководителем. За это кабинет истории достался ей. Андрей же Иванович кочевал по классам, а однажды даже целый день вел уроки в школьной столовой. Одно время он считал этот случай самым серьезным испытанием за всю свою недолгую педагогическую карьеру — попробуйте провести контрольную по вариантам среди учеников, сидящих за столиками в столовой, под звуки и запахи, распространяющиеся из кухни. Но неделю назад с историком приключилось кое-что почище. Он тогда занимался с учениками в кабинете русского языка. Начало урока задержали — детям в канцелярии отказались выдавать ключи. Пришлось Андрею Ивановичу, уже подошедшему к классу, самому спускаться за ними. Виновниками возникших сложностей были телевизор и видеомагнитофон, накануне установленные в кабинете. Ученики объяснили — словесница решила показать им фильм «Ромео и Джульетта», для чего в класс и принесли из директорского кабинета технику. Ну что же, принесли и принесли… На перемене стол Андрея Ивановича окружили ребята (урок проходил в шестом классе), и он ненадолго потерял контроль над происходящим за пределами образовавшегося вокруг него кричащего кружка. А между тем один из учеников включил телевизор и видеомагнитофон. В классе сразу установилась мертвая тишина, нарушаемая стонами и бормотаниями, которые издавала пара, совокупляющаяся на телеэкране. Через мгновение Андрей Иванович подскочил к телевизору и выключил кино для взрослых, но ощущение конфуза от произошедшего не прошло до сих пор. Занимала его и мысль о том, что же происходит в школе, когда уроки заканчиваются и учителя оказываются предоставлены самим себе. Владелица кабинета Наталья Юрьевна Глухова — маленькая, еврейского типа женщина в возрасте хорошо за тридцать — являла собой пример неувядающего оптимизма. Она писала сценарии ко всем школьным праздникам, непременно сама принимала в них участие, неизменно горя любовью к родной школе (она ее заканчивала). Наталья Юрьевна принадлежала к группировке учителей, которые на переменах собирались покурить в кабинете труда. Кроме этой веселушки и молчаливого трудовика Рауфа Митхатовича, фамилию которого Мирошкин никак не мог запомнить, там бывали преподаватель ИВТ Кирилл Рудольфович Дроздов и завуч-математик Надежда Пантелеймоновна Красинская. Все они имели семьи, у Натальи Юрьевны, например, было двое детей, и представить ее предающейся разврату на школьных партах за просмотром порнофильма было сложно. Впрочем, чего не бывает…

«Ты сегодня поздно будешь?» — услышал Андрей Иванович, уже одетый в джинсы и свитер, совершая последний вояж из комнаты на кухню. Жена лежала на кровати, открыв глаза. «Не успел уйти, проснулась, — подумал Мирошкин, которого передернуло внутри от одного вида проснувшейся супруги. — И чего человеку не спится? Ей ведь на работу, дай бог, к десяти». Вслух он только бросил:

— Буду поздно, у меня сегодня занятия в институте.

— Вечером папа заедет, — поставила его в известность жена.

— Зачем?! — в это слово Андрей Иванович постарался вложить как можно больше антипатии по отношению к тестю.

— Он привезет мне швейную машинку. А потом, что здесь такого?! Он ведь мой отец! Что ты против него имеешь?

— Ладно, Ира, не начинай. Приедет и приедет, — проговорив это, Андрей Иванович вышел из комнаты.

Если бы у него было побольше времени и он еще ненадолго задержался в квартире, разговор наверняка перерос бы в очередную ссору, которые происходили в семье Мирошкиных почти каждое утро, пока супруги были еще полны сил. Но теперь времени не было, он уже опаздывал. Сложив в сумку все необходимое, Андрей Иванович начал было открывать дверь, но в комнате послышалось скрипение дивана, и в коридоре появилась голая жена, Ирина Валерьевна, что-то сжимавшая в руке: «Ты забыл». На ее ладони лежало обручальное кольцо, которое он действительно не надел. В последнее время это происходило с Андреем Ивановичем часто. Он не любил носить кольцо, считая, что мужчина с этим предметом на пальце не рассматривается встречными женщинами в качестве объекта внимания. Жена как-то пыталась убедить его, что обладатель обручального кольца, напротив, привлекает женщин своей солидностью и положительностью, но Мирошкин считал эту мысль одной из самых больших глупостей, которые он слышал из уст Ирки. Впрочем, ему приходило в голову, что таким образом жена пыталась обезопасить себя от конкуренток. Наивно, конечно, но, как говорится, все средства хороши. Супруга надела ему на палец кольцо тем же движением, каким сделала это два года назад в загсе, и поцеловала несвежими губами. От этого в груди у Андрея Ивановича опять случился спазм. Мирошкин быстро вышел на лестничную клетку. Дверь закрылась.

Перед дверями их квартиры лежали уже ставшие традиционными собачьи какашки. Сосед сверху прикормил бродячую собаку, пустил ее в подъезд и даже устроил ей лежбище на своем этаже. Спала-то она там, а вот гадить ходила этажом ниже — под дверь квартиры Андрея Ивановича. Все попытки выставить ее из подъезда ничего не давали. Побегав вечером за дворняжкой по всем этажам, Мирошкину удавалось загнать эту тварь вниз и прижать к подъездной двери. Тут от Андрея Ивановича требовался талант тореадора — предстояло подойти вплотную к испуганному оскалившемуся животному и распахнуть перед ним дверь на улицу. Несколько раз собака чуть было не укусила. И все напрасно — позднее ее неизменно кто-нибудь пускал в подъезд, под дверями которого она жалостно скулила. Люди думали, что «собачка потерялась», пропускали «животинку» впереди себя, и все начиналось заново. С соседом сверху говорить было бессмысленно — странный сорокалетний субъект, неопрятный холостяк, владелец музыкального будильника, регулярно заливающий мирошкинскую кухню водой, переливающейся через край раковины, а однажды умудрившийся выбросить в окно наполнитель от кошачьего туалета, облив оконные стекла многострадальной кухни Мирошкиных вонючей дрянью, — он заверял, что давно уже не имеет к собаке никакого отношения, а пускают ее другие жильцы подъезда.

А еще в подъезд иногда забегали крысы из подвала…

Андрей Иванович посмотрел на дерьмо, лежащее на коврике под дверью, и пошел к лифту. Ну в самом деле, не возвращаться же в квартиру за полиэтиленовым пакетом! А потом еще руки придется помыть. А он уже в школу опаздывает. «Кольцо напялила», — было неприятно от того, что опять придется целый день прятать руку то в карман куртки, то крепко сжимая ручку сумки. Можно было, конечно, кольцо снять и положить в карман, но Мирошкин боялся его потерять, а кроме того, сразу же вспоминались какие-то пошлые персонажи то ли советских фильмов, то ли анекдотов, прячущие обручальные кольца, отправляясь на курорт. «Скорее бы уж похолодало, тогда можно будет надеть перчатки и даже в метро их не снимать». Припомнился прощальный поцелуй жены: «А еще она любит, ложась спать, зайти на кухню, когда я там сижу, работаю, вынуть из холодильника пакет молока, выпить прямо из него, а потом холодными мокрыми губами чмокнуть в шею. Б-р-р-р».