Бегство из психушки - Георгий Богач Страница 9

Пустующий дом в деревушке Яблонька находился на берегу озера, у мелководья, поросшего камышом.

Они вошли в пятистенок, и Виталий зажег свечу.

– Раздевайтесь догола, – сказал он Кашкарову и Вородкину. – Оденетесь вот в это, – он достал из скрипучего славянского шкафа старую одежду и бросил ее на пол.

Пока Антон и Алексей подбирали себе одежду, он взял их больничное облачение, прощальную записку и пошел по берегу в сторону психбольницы. В зарослях, подходящих к самой воде, он бросил одежду беглецов на землю, а их прощальную записку придавил к камню ключами, украденными у Седовой.

Возвращаясь к дому, Виталий услышал голос Алексея Вородкина.

– Софья Николаевна, пожалуйста, я вас очень прошу, отведите меня обратно в больничную палату. Я не дописал цикл баллад. Они спрятаны под линолеумом в углу.

– Вашей психике нужны только малые формы – эпиграммы и четверостишия, в крайнем случае – басни, а поэмы ее разрушают, – ответила Софья. – Вы заметили, что все авторы поэм немного не в себе?

– Сейчас я затоплю плиту, – сказал вошедший в дом Виталий, – мы с вами попьем горячего чая с малиной и ляжем спать. А вы, Софья Николаевна, идите в больницу. Вы дежурный врач, и вам надо быть на рабочем месте.

Софья пошла в больницу. Кабинет ответственного дежурного был пуст. Софья прилегла на диване в комнате отдыха и незаметно для себя уснула.

Ее разбудил телефонный звонок. Софья взяла трубку и посмотрела в окно. Светало.

– Вас беспокоит медсестра Седова. В дверь седьмого отделения стучится фельдшер Изеринский, но я не могу ему открыть, потому что у меня пропали ключи. Придите, пожалуйста, и откройте ему дверь своим ключом.

– Хорошо, я сейчас.

Софья поднялась с дивана. Из комнаты отдыха она прошла в кабинет дежурного врача. На столе лежала записка:

«Софья Николаевна! Вы спали, и я не хотел вас будить. Отдохните. Я сделаю обход больницы один. Отв. деж. Анатолий Фильчаков».

Софья пошла к седьмому отделению. У входных дверей стоял фельдшер Изеринский. На нем был белый халат с закатанными по локоть рукавами, руки с вздутыми венами цепко держали контейнер со шприцами и ампулами.

Изеринский улыбнулся, блеснув железной фиксой.

– Доброе утро, Софья Николаевна. Галка Седова куда-то ключи подевала, так что пришлось вас будить. Вы уж простите ее, непутевую.

– А вы зачем сюда пришли? – спросила Софья.

– Как это зачем? Уколы вашим буйным больным делать, по распоряжению самого акадэмика. Должен заметить, что в акадэмике чувствуется настоящая армейская хватка, думаю, что званием он не ниже полковника. Очень твердый мужчина, хоть и стар. Но, как говорится, старый конь борозды не портит. Он мне очень напоминает генерала Юрия Петровича Кукурузу, который лежал у нас на третьем отделении. Тот, бывало, выйдет из своей палаты в коридор и начинает командовать медсестрами и санитарками: «Смирно! На месте шагом марш! Направо! Прямо! Налево! Ложись! Упал, отжался! Встал! Упал, отжался!»

– А какие препараты назначил академик моим больным?

– Кошкарову – коголог с аминазином, а Вородкину – просто аминазин. Говорит, что в самой Москве так психов лечут.

«Через два-три часа после укола аминазина с когологом сердце останавливается, словно от приступа стенокардии, – подумала Софья, открыла дверь своим ключом, и они вошли в седьмое отделение. «А потом я напишу посмертный эпикрызм спрячу концы в воду»

Из темноты появился Фильчаков и вошел в отделение вслед за ними.

У двери стояла Галина Седова. Ее полуседые волосы были взлохмачены, выцветшие глаза провалились в глазницы, помада на губах – съедена.

– Даже не знаю, куда подевались мои ключи. Они у меня всегда в застегнутом кармашке юбки лежали.

– Как себя ведут буйные больные? – спросил Фильчаков, словно не расслышав оправданий Седовой. – Вы за ними наблюдали?

– Ведут себя тихо. Спят, наверное.

– Наверное! Точно вы, конечно же, не знаете. Вот сейчас мы и посмотрим на творческий союз сумасшедшего художника с умалишенным поэтом!

Фильчаков решительно пошел ко второй палате. Все пошли вслед за ним.

– Открывайте, – сказал Фильчаков Софье.

– Путь поспят, я к ним утром зайду. Не надо их будить.

– Уже утро. Открывайте!

Софья открыла дверь.

Палата была пустой. Все уставились на аккуратно застеленные койки.

– Как это понимать, Софья Николаевна? Где вверенные вам больные? – спросил Фильчаков.

– Меня здесь с утра не было. Как вы знаете, я сегодня дежурю по больнице. На отделении была только медсестра Седова.

– Галина Ивановна, вы слышали какой-нибудь шум? Не могли же буйные больные исчезнуть беззвучно.

– А чего тут гадать? – заговорил Изеринский. – По-моему, тут усё ясно. Когда Галина делала укол одному буйному, другой буйный под шумок вытащил у ней из кармана ключи. Она впопыхах этого даже не ощутила. Видать, он бывший фармазон, в смысле щипач, ну этот, который по карманам шастает. Мы тут таких, как он, видали-перевидали. Хоть он и псих, а прежнюю прохфесию не забыл. Недаром говорят, что талант не пропьешь. Надо этих чудиков вокруг больницы пристально поискать, далеко они уйти не могли. Ночью автобусы не ходют. Думаю, что они где-нибудь у кустах прячутся, а утром на восьмичасовом автобусе постараются смыться, чтобы улизнуть, а потом исчезнуть и пропасть. Помню, у нас у армии тоже один случай, – он сделал ударение на втором слоге, – был – пропал замполит полка, так мы его у жены полковника прямо у теплой койке нашли. Что было – словами не опишешь! Этот самый полковник Рясновский достает из кобуры…