Улыбка Лизы. Книга 1 - Татьяна Никитина Страница 9

НЬЮ-ЙОРК-МОСКВА. АПРЕЛЬ 1993 ГОДА

Пол Мельци, сорокадвухлетний главный редактор популярного журнала «ART RING», второй час наворачивает круги, методично измеряя шагами зал вылета аэропорта «Джон Кеннеди», и нетерпеливо поглядывает на электронное табло в ожидании рейса «Нью-Йорк-Москва». Привычку снимать нервное напряжение стремительной ходьбой он унаследовал от отца и деда, а может, от прапрадеда Витторе Мельци – двадцатилетнего итальянского иммигранта, сошедшего на берег Гудзона с одним-единственным фанерным чемоданом в руке.

Вылет самолёта задерживается на два часа из-за погодных условий. Отголоски третий день бушующего над Атлантикой циклона докатились до побережья ливневыми дождями. Ломаные сполохи молний всё чаще озаряют стеклянный купол ночного неба над четвёртым терминалом. Под гигантской крышей не слышно раскатов грома, а только монотонный гул десятков тысяч голосов утомлённых людей, в распланированную жизнь которых нежданно вторглась стихия. Гроза уже несколько часов испытывает их терпение, отменяя неотложные дела. «Возможно, ломая судьбы», – думает Пол. Он одиннадцать лет добивался визы в Россию и любую заминку воспринимает, как непростительную потерю времени, особенно сейчас, когда Москва, наконец-то дала добро. Ему нравится это выражение, как, впрочем, и ряд из тех, что покрепче. За два года вынужденного знакомства с русским бытом с самой неприглядной изнанки он неплохо изъясняется на этом языке, и не только на литературном. Вторую поездку Пола в Россию дядя Джефри считает безрассудством, неоправданным риском, блажью, авантюрой.

– Россия – это место, где любят унижать и унижаться, – цитирует он русского диссидента, утопая в сладковато-пряном лакричном аромате сигары «Пурос», скрученной смуглыми женскими ручками из листьев гондурасского табака, выдержанного не менее десяти лет. – А ты, похоже, не дополучил там свою порцию унижений?

«Его можно понять, – считает Пол, – моя свобода влетела в копеечку», – но сам в очередной раз несёт что-то про рухнувшую советскую империю и про Россию, уже совсем не ту, что одиннадцать лет назад. Сентиментальными признаниями в том, что на самом деле мучает его по ночам, а старина Фрейд называл «напряжением и разногласием между Я и Сверх-Я», сердце Джефри Мельци не растопишь.

К концу Первой мировой войны, перед уходом к праотцам, восьмидесятилетний Витторе Мельци оставил сыновьям крепко сколоченный издательский бизнес с собственной типографией, но братья не удержались на плаву и в сорок девятом «New Standard America» поглотила группа Скриппс-Говарда. Остатки газетной империи спас дядя Джефри – младший брат отца Пола, рискнув вложить деньги в специализирующийся на искусстве журнал «ART RING».

К семидесяти годам Джефри Мельци детьми так и не обзавёлся. Наследником семейного дела остаётся единственный племянник – Пол. Выбор его профессиональной стези определили сложившиеся обстоятельства, которым он особенно и не противился. Окончив школу журналистики при Колумбийском университете, продолжил образование в Сорбонне, где несколько лет изучал историю изящных искусств.

Очереди от информационных стоек завиваются серпантиновыми лентами. В зоне ожидания ни одного свободного кресла. Пол останавливается возле барной стойки «STARBUCKS» – места за столиками заняты. Он заказывает кофе, оглядывает переполненный пассажирами зал ночного аэропорта. Равнодушный взгляд скользит по зеркальной поверхности мраморной колонны напротив, почти не задерживаясь, но с удовольствием фиксирует отражённую в ней подтянутую фигуру. В мешанине генов, что достались Полу, победили явно скандинавско-арийские: светлые волосы и высокий рост – от матери датчанки, и серые глаза – тоже, а может, от бабки – полунемки с польской примесью. От итальянского прапрадеда Витторе Мельци осталась лишь фамилия.

Пока кофе-машина, сердито шипя, выплёвывает в чашку двойной эспрессо, он достаёт из нагрудного кармана пальто и – в который раз – рассматривает распечатку фотографии. Три недели назад случайно набрёл в Интернете на сайт о вузах Сибири и всё, что не получалось одиннадцать лет, случилось вдруг в считанные дни – ему разрешают въезд в Россию.

Фанатом спорта Пол никогда не был, и тогда, в восьмидесятом, его поездка в Москву во время Олимпийских игр оказалась простым стечением обстоятельств. Сразу же после открытия Олимпиады он собирался в Ленинград. Собственно говоря, этот город, а точнее даже – Эрмитаж, с двумя подлинниками Леонардо да Винчи и знаменитой «Коломбиной» Франческо Мельци1 и был целью его путешествия, но вмешался случай.

В двадцатипятиэтажном полуцилиндре из стекла и металла, возведённом к Олимпиаде, – их номера оказались рядом. Потомственный коннозаводчик и приятель по Сорбонне (и парижским барам), тонкий ценитель романтики зрелых кальвадосов Тони Келман – искренне обрадовался встрече. Вечером в гостиничном баре крепко подвыпивший Тони с милой напористой навязчивостью старого друга убеждал Пола отправиться с ним на конно-спортивные соревнования. Пол, равнодушный как к лошадям, так и к выездке, разбирался в которой на дилетантском уровне «хуже – лучше», долго отнекивался, но после пары крепких коктейлей железный аргумент Келмана – только благодаря лошади мужчины надели брюки – показался ему настолько весомым, что он согласился сопровождать Тони на конкур2.