Праздник цвета берлинской лазури - Франко Маттеуччи Страница 9

Огромный живот Тицианы, возлежавшей на розовых шелковых простынях, ходил ходуном, заставляя шататься и жалобно скрипеть балдахин à la Людовик XVI над кроватью. Донельзя раздраженная, будущая мама колотила по постели кулачками:

— Ты обязан согласиться! Это же такая возможность! Ради Манлио-младшего!

Предложение архитектора Руджери устроить телевизионную трансляцию праздника в честь дофина Каробби послужило поводом для бурной семейной ссоры. Манлио-старший и слышать об этом не хотел:

— Пустить в дом телевизионщиков? Тут даже и говорить не о чем. Я придумал праздник для немногих избранных, и вдруг выставлю его на посмешище миллионам идиотов? Я годами отказывал суперинтенданту в возможности сфотографировать наши картины, сад, виллу и опубликовать эти снимки в министерском каталоге, а теперь вдруг приглашу весь мир присутствовать при рождении моего сына?

Тициана уже представляла себя свободной от живота, в платье от Роберто Капуччи, белом, длинном, с выразительным декольте. Руджери сумел подобрать нужные слова, чтобы окончательно убедить ее: «Луч, проникающий через маленькое слуховое оконце, зальет светом драгоценную колыбельку в стиле XVII века, покрытую облаками вуали. Под нарастающие звуки музыки вы приблизитесь к ней со вновь обретенной модельной грацией, вы, гибкая нимфа, но одновременно и мать. Как воплощение торжества жизни, вы поднимете к небу Манлио-младшего, наследника Каробби. Вспышки лазеров и огни фейерверков разорвут небо над декорацией невиданной красоты. Как можно обречь подобное шоу на аудиторию из нескольких близких и родственников? Неслыханная глупость, к тому же чересчур дорогостоящая. А в вечер представления на Первом канале можно рассчитывать на миллионы зрителей. Ваш супруг просто обязан согласиться. Ему пришла в голову гениальная идея, так пусть же весь мир об этом узнает. Кроме того, шоу существует, только если его показывают по телевизору».

— Такую глупость и обсуждать нечего.

Манлио Каробби в досаде ходил взад-вперед по комнате. Он обычно избегал споров, но в таком принципиальном вопросе не мог уступить.

Тициана зарыдала. В первый раз они ссорились по-настоящему.

— Тебе заплатят кучу денег, которые покроют все затраты.

Волнуясь, Манлио начал, как одержимый, однообразно, чуть ли не по слогам, проговаривать каждое слово:

— Не хватало мне только продаться телевизионщикам! Прошу тебя, закроем эту тему, спорить дальше бесполезно.

Тициана обхватила руками живот, в ямке над которым образовалась внушительная лужица слез, и дикой кошкой бросилась на мужа:

— Я приношу себя в жертву, чтобы родить тебе сына, а ты так-то меня благодаришь!

Живот Тицианы давил на синий жилет мужа. Со стороны сцена выглядела захватывающе: она, голая, и он, полностью одетый, живот к животу, противостояли друг другу. Паук, поймавший на обед белую бабочку, хрустел ее крылышком, наблюдая за ними, как в кино.

— Думаешь, легко мучиться с этим животом? Бояться, что появятся растяжки, бояться выкидыша и родов? Ты не можешь так со мной поступить. Не надо мне бриллиантов, дорогих платьев, спортивных автомобилей. Докажи, что ты меня любишь: дай согласие на прямой эфир. В конце концов, я скоро произведу на свет наследника виллы Каробби!

Манлио, мягкотелый по натуре, на этот раз не уступал:

— По-твоему, виллой, построенной по проекту Микеланджело, должны любоваться за ужином телезрители, которые не в состоянии отличить скульптуру Пизано от гипсовой статуэтки, выцветшей под дождем? — попытался он вразумить Тициану.

В саду стали собираться любопытные. Повар, Альфонсо на велосипеде, горничная вглядывались в происходящее за волнующимися складками занавесок.

— Плевать я хотела на их культуру и на прочую фигню. Ты должен сделать мне такой подарок.

— Это невозможно. Проси что угодно другое, только не это.

Тициана потеряла самообладание. Истошно вопя и осыпая мужа беспорядочными ударами, она стала заталкивать его в угол. Каробби цепенел; бранные слова вклинивались в его мозг, сковывали ноги. Его детство было отравлено постоянными ссорами родителей; он помнил, как пытался остановить их, плакал, кричал, однажды даже схватил нож, угрожая убить себя, но так никогда и не смог обуздать их глупость. Ту же глупость сейчас демонстрировала Тициана. Зачем же так орать? Обо всем, даже о самых сложных вещах, можно говорить спокойно, не надрываясь;